Пьеса

Действующие лица:

 

Нина Федоровна — 50 лет

Оля — ее старшая дочь, 23 года

Ксюша — ее младшая дочь, 10 лет

Петр Иванович — 60 лет

Картина первая

Очень светлая, просторная гостиная в трехкомнатной квартире. На подоконнике в горшках стоят различные комнатные растения, очень ухоженные, без единого сухого листочка. Окно открыто. Когда через него в комнату врывается ветер, то слышен тихий, едва различимый звон, он исходит от небольшой хрустальной люстры. В одном конце комнаты стоят болотного цвета диван, два кресла и журнальный столик, в другом почти во всю стену растянулся сервант. Вся мебель довольно старая, но заметно, что с ней всегда обращались бережно. Несмотря на то, что вечер еще ранний и на улице светло, в комнате горит электрический свет. В углу, свернутый в трубочку, прислонился к стене ковер.

Оля в футболке и в закатанных до колена штанах моет пол. Неожиданно она бросает тряпку, подходит к серванту, открывает нижний шкафчик, достает из него несколько пар шерстяных носков, засовывает в каждый из них руку, что-то ищет.

В комнату входит Ксюша, на ней красный халат, из-под которого торчит белая ночная рубашка, девочка направляется к дивану, шлепая босыми ногами по мокрому полу.

Оля. Подождать не можешь? Видишь — сыро.

Ксюша. Ненавижу воскресенья, все дома, все на меня орут. Если существует ад, то там вечное воскресенье.

Ксюша садится на диван. Оля закидывает носки обратно в шкафчик, закрывает дверцу, после чего вновь берет тряпку, принимается мыть пол.

Ксюша. Я тебе это припомню, Оличная.

Оля. Спасибо скажи, что пытаюсь тебя в хорошую школу устроить, вундеркинд ты наш недобитый.

Ксюша. Живу, никого не трогаю, что вы все ко мне лезете? С мамой все понятно, ей по должности положено мне жизнь портить, а тебе что я плохого сделала?

Оля. Я вот прибираюсь. Иди хоть оденься поприличней, раз ничего не делаешь. Спишь до обеда, потом встаешь и гундосишь.

Ксюша. Конечно, тебе легко говорить, ты взрослая, можешь выйти замуж, уехать, а я здесь останусь, с мамой.

Оля. Я уже свое отсидела.

Слышно, как хлопнула входная дверь. Девочки замолкают. Оля продолжает мыть пол. Ксюша задумчиво ковыряет пальцем обои.

В комнату входит Нина Федоровна, в руках у нее пакеты с продуктами.

Нина Федоровна. Везде свет полыхает. Опять мне счет на миллион придет.

Ксюша берет у матери пакеты, относит их на кухню. Нина Федоровна выключает свет. Ксюша возвращается в комнату.

Нина Федоровна (Оле). Сколько раз говорила: вечером не моют, денег не будет, да еще в доброй одежде. Как дам сейчас по башке.

Ксюша. Я не хочу в новую школу.

Нина Федоровна (Ксюше). Ты моя заинька, дай поцелую.

Нина Федоровна пытается обнять дочь, но та отстраняется.

Ксюша. Мама, отстань.

Нина Федоровна. Поставь чайник.

Ксюша. Начинается. Ксюша туда, Ксюша сюда... Недавно вскипел.

Ксюша уходит на кухню. Нина Федоровна садится на диван.

Нина Федоровна. Кофту твою голубую хотела на работе кому-нибудь предложить, велика она тебе все-таки. А потом подумала: вот будешь ты беременная, тогда износишь.

Оля (кричит). Ксюха, одевайся, Петр Иванович скоро придет.

Нина Федоровна. Зря мы все это затеяли. Чует мое сердце, потянет эта частная школа с нас...

Оля. Говорю же, по знакомству. Если понравится, так возьмет, на бюджет. Он директор, как скажет, так и будет. Зато это образование. Ксюхе потом легче в институт будет поступить.

Нина Федоровна. Устала я одна тянуть эту лямку.

Оля. А то будет потом всю жизнь уродом, как я.

Нина Федоровна. Не говори так, ты не урод, так — немножко не удалась. Почему лоб морщишь? Голова болит? Таблетку дать?

Оля. Трудотерапия лечит от всех недугов.

Нина Федоровна. Зарплату получила? Давай мне, опять потеряешь.

Оля. Уже.

Оля заканчивает мыть пол, берет ведро, выходит из комнаты.

Нина Федоровна. Что “уже”? Оля!

Входит Ксюша, в руках у нее кружка с чаем. Она отдает ее матери.

Оля, иди сюда!

Входит Оля, обхватывает руками свернутый в рулон ковер, поднимает его, несет на середину комнаты.

Что творишь?! Тебе еще детей рожать!

Нина Федоровна вскакивает с дивана, но Оля уже бросает ковер на пол и начинает расправлять.

Нина Федоровна. Что губу оттянула? Выкладывай. Я же вижу, что-то случилось.

Оля. Дай попить, жарко.

Оля берет из рук Нины Федоровны кружку, делает глоток, возвращает матери.

Оля. Фу, гадость, с молоком.

Нина Федоровна. А вот будешь ты кормящей матерью, каждый день придется чай с молоком пить.

Оля. А вот рожу крокодила, он тебя загрызет, мама.

Нина Федоровна. Давай зарплату, солнышко. Попросишь потом, сколько нужно будет.

Оля. Просила тысячу Юльке на подарок, ты двести дала.

Нина Федоровна. Правильно. Какой-то Юльке — целую тысячу. Обойдется.

Оля. Сама спрячу. Не хочу, как маленькая, у тебя потом клянчить.

Нина Федоровна. Делай что хочешь, твоя жизнь. Мне вот только жалко, что я тебя такой эгоисткой вырастила. Я всю жизнь тебе отдала, а ты меня ни во что не ставишь. Слово тебе сказать нельзя, замечание мать не может сделать. Про личную жизнь твою нельзя спрашивать. Я у вас вместо мебели. Только и нужна, чтобы мыть, стирать, готовить...

Оля. Меня обокрали.

Ксюша. Ух ты! По-настоящему?! А тебя били?!

Оля (Нине Федоровне). Можно подумать, с тобой никогда такого не случалось?

Нина Федоровна. Да что это такое! Сколько раз я тебе говорила, следи за деньгами! Господи, как ты жить-то будешь? Ты ведь ничего сама не можешь, ни за чем не следишь! Башкой надо думать, не задним местом.

Оля. А зачем, зачем мне думать, ты же каждый мой шаг контролируешь!

Нина Федоровна. Вся в отца, такая же никчемная. Будешь всю жизнь, как он, ушами хлопать и, как собака, на метро ездить!

Оля. Провалитесь вы все, или дайте — я куда-нибудь провалюсь.

Нина Федоровна. Только и умеешь, что зубоскалить с матерью...

Ксюша. Хватит, надоели! Ненавижу воскресенья, и вас ненавижу! (Выбегает из комнаты.)

Нина Федоровна. Довела ребенка, гадина!

Оля. Уйду, сегодня же! Мне плевать, лучше где угодно, лучше замуж, чем здесь!

Нина Федоровна. Да кому ты нужна! Засранка, готовить не умеешь! Кто тебя возьмет!

Раздается звонок в дверь.

Оля. Петр Иванович!

Нина Федоровна. Ну, и дурак!

Оля. Пришел.

Нина Федоровна. Я твой брак спасать не буду, имей в виду...

Оля. Петр Иванович, говорю, пришел.

Нина Федоровна уходит в другую комнату. Вновь раздается звонок. Оля выходит в коридор и открывает дверь.

На пороге стоит мужчина в сером деловом костюме. Это Петр Иванович.

Оля. Заходи...те.

Петр Иванович. Пришел.

Оля. Рановато, но вовремя, а то была бы кровь. Проходите в комнату.

Петр Иванович снимает ботинки, проходит в гостиную, садится в кресло.

У вас галстук неправильно завязан, давайте я вам его перевяжу.

Оля подходит к Петру Ивановичу, развязывает галстук.

Оля (тихо). Если что, идите покурить, я выйду следом.

Петр Иванович. Ага.

В дверях комнаты появляется Ксюша, она одета в голубой джемпер и темно-синюю юбку. Оля заканчивает завязывать галстук, отходит, садится на диван.

Оля. Познакомьтесь, Петр Иванович, это моя сестренка Ксюша, возможно,будущая ученица вашей школы.

Петр Иванович. Как жисть?

Ксюша. Замуж хочу.

В комнату входит Нина Федоровна, на ней блузка навыпуск и спортивные штаны.

Нина Федоровна. Извините, пожалуйста, что мы вас не встретили. Меня зовут Нина Федоровна.

Петр Иванович. Ага.

Нина Федоровна садится на диван. Молчание.

Нина Федоровна. Вот так и живем. Уровень, конечно, не высокий, но, во всяком случае, не бедствуем. Я всю жизнь работала на двух работах, чтобы детей на ноги поставить, и все ведь одна, отец-то их давно где-нибудь подох под забором. Ксюша его даже не помнит.

Ксюша. Помню я. Ты от него майонез прятала, потому что он ел много. А потом он нас бросил.

Нина Федоровна (Ксюше). Поставь-ка чайник.

Ксюша (Петру Ивановичу). Я у них вместо служанки.

Ксюша уходит на кухню.

Нина Федоровна (Оле). А ты иди, помоги. (Петру Ивановичу.) Ксюше от деда чувство юмора досталось, вроде серьезно говорит, а на самом деле шутит. А скажите, требованья в школе высокие? Мне одной тяжело, конечно. У меня и старшая дочь еще на ногах не стоит, работает в детском саду воспитателем, а там зарплата сами знаете какая. Но я стараюсь, зарабатываю, чтоб учились. Ксюша вообще необычный ребенок. Все так говорят, и в школе, и родственники. Она стихи сама пишет, танцы придумывает. Я даже не знаю, откуда в нашей семье такой самородок, вроде бы не в кого.

Входят Оля и Ксюша, накрывают журнальный столик белой скатертью, ставят вазочку с печеньем и заварник. Снова уходят на кухню.

Она вам сейчас свои стихи почитает, сами увидите, что за ребенок.

Девочки возвращаются с кухни, в руках у Оли дымящийся чайник, Ксюша несет кружки.

Она недавно первый раз влюбилась. Хороший такой мальчик, одиннадцать лет, папа программист, мама врач, трехкомнатная квартира в Юго-Западном районе. Это, конечно, пока не любовь никакая, просто гормоны бродят, но стихи пишет замечательные.

Ксюша. Я его уже не люблю, ясно? И не надо мою личную жизнь грязным пальцем ковырять.

Нина Федоровна. Оля, ты хоть нам бутылочку принеси, мы выпьем по чуть-чуть, за знакомство. Там в холодильнике коньяк есть.

Оля. Петр Иванович не пьет.

Петр Иванович. Как не пью! Пью! Немного за знакомство можно.

Нина Федоровна. Неси.

Оля уходит на кухню.

Нина Федоровна. Давай, Ксюша, читай. Не стесняйся, человек на тебя пришел посмотреть, на твои способности.

Ксюша стоит, отвернувшись к стене.

Зайка моя, ты что, обиделась? Ну, прости свою маму, прости. Почитай нам, пожалуйста.

Ксюша отходит от стены и становится посреди комнаты, смотрит куда-то в пространство.

Нина Федоровна (Оле). Не сутулься.

Ксюша.

На соседней улице двухэтажный дом,

Плач всю ночь из него слышен.

Кто же плачет в нем?

У кого уж с вечера так душа болит?

Почему девчонка та так давно не спит?

Он такой красивый

И такой подлец.

Он разбил немало

Девичьих сердец.

Он знал, насколько подлым

Будет тот обман.

И знал, насколько мутным

В тот вечер был туман.

Он говорил красиво

Про солнце и луну.

И как бывает часто,

Конечно, обманул.

На соседней улице двухэтажный дом.

И навеки стихли слезы в доме том.

Руки ее сжаты крепко в кулаки,

Глазки закатились, ножки затекли.

Слишком велика та была любовь,

А большую боль ту искупила кровь.

В двухэтажном доме больше не живут.

Слишком много горя там и исчез уют.

Входит Оля, ставит на стол бутылку коньяка и две стопки.

Нина Федоровна. Этим летом сочинила, пока в детском лагере отдыхала. Я хочу в журнал какой-нибудь отправить, там бы напечатали. У вас нет никаких связей, а то, может, вы нам поспособствуете?

Петр Иванович разливает коньяк.

Петр Иванович (поднимает стопку). За встречу.

Петр Иванович и Нина Федоровна чокаются, выпивают. Петр Иванович занюхивает рукавом.

Нина Федоровна. А в любви нам не везет, это у нас семейное. Мне не повезло, Оле тоже хорошие мальчики не попадаются. Был один, вроде бы ничего, приличный, так в Питер уехал. А вы женаты, Петр Иванович?

Петр Иванович берет стопку, встает.

Петр Иванович.

Нельзя любить за красоту,

Ни за богатство, ни за званья,

Ни за высокую мечту,

Ни за всеобщее признанье.

Любовь есть жертва. Никогда

Не измеряй, что сколько стоит,

И за любовь, друзья, всегда,

Я пью до дна и только стоя.

Выпивает.

Нина Федоровна. У меня в детстве собака была. Повесилась. Мы оставили погреб открытым, а она возьми и свались туда. Цепь-то у нее короткой была, вот и повесилась. А как я ее любила, днями напролет с ней возилась, дрессировала. Как же ее звали-то? Не помню.

Петр Иванович. Помянем. (Разливает коньяк по стопкам.)

Ксюша. Предсмертную записку не оставила?

Оля. Зачем. И так все понятно.

Оля наливает себе чаю. Петр Иванович и Нина Федоровна берут стопки, выпивают.

Петр Иванович. Коньяк хороший, прямо душа радуется.

Оля. Расскажите нам побольше о школе.

Петр Иванович хмурится, молчит, смотрит в пол.

Оля. Три языка, говорят, изучают? А каких?

Петр Иванович молчит.

Оля. Английский, немецкий. И какой еще, французский?

Петр Иванович. Азербайджанский.

Нина Федоровна. Зачем?

Петр Иванович. Давайте за Ксюшу выпьем.

Нина Федоровна. Действительно. За ее светлое будущее. Господи, пусть хоть она в жизни пробьется. Я ведь столько работ сменила, страшно вспомнить. И на завод, и на рынке, нянечкой в детском саду, в театре костюмером, просто менеджером, кем только не работала. Теперь вот инвалидность оформила, пенсию получаю, но все равно вахтершей подрабатываю. Конечно, работа скучная, но все равно деньги пусть небольшие, но приносит, и время на воспитание детей остается.

Петр Иванович разливает коньяк, подает рюмку Нине Федоровне.

Нина Федоровна. За тебя, доченька.

Ксюша. Мама у нас выпить любит, как зайдет в магазин, увидит бутылку коньяка, так сразу жалуется, что у нее давление упало.

Нина Федоровна, подавившись, начинает кашлять. Оля хлопает ее по спине ладонью.

Петр Иванович пытается ослабить затянутый галстук.

Петр Иванович. Тебе в свитере не жарко?

Ксюша. Жарко, но вся остальная одежда грязная.

Нина Федоровна. Ты нам лучше станцуй, Ксюша. (Петру Ивановичу.) Оля мне говорила, у вас в школе танцкласс есть. У Ксюши великолепная пластика. (Ксюше.) Что расселась, принцесса, покажи что-нибудь.

Ксюша уходит в другую комнату.

Нина Федоровна. Всегда мечтала двух дочек иметь, а мальчишек совсем не хотела. А вот скажите честно, у вас действительно школа для одаренных детей или только для богатых и одаренных, а может, просто для богатых?

Петр Иванович наполняет стопки коньяком.

Нина Федоровна. А такие вот, как моя Ксюша, у вас есть?

Петр Иванович. Давайте выпьем за таких прекрасных родителей, как вы. (Подает Нине Федоровне рюмку.)

Петр Иванович и Нина Федоровна выпивают. Возвращается Ксюша, в руках она несет серебристую магнитолу. Девочка ставит ее на пол возле дивана и включает в розетку, сама ложится на ковер посреди комнаты, лицом вниз. Несколько мгновений она лежит неподвижно, потом поднимает голову.

Ксюша. Включай уже.

Оля нажимает кнопку на магнитоле.

Нина Федоровна. Смотрите, смотрите.

Петр Иванович. Мы ведь за самое главное не выпили, за здоровье?

Нина Федоровна нетерпеливо машет рукой в знак согласия. Звучит песня в исполнении Максим “Наверно, это мой рай”. Петр Иванович выпивает, разливает коньяк. Ксюша лежит неподвижно. Песня звучит почти целую минуту, но девочка по-прежнему не двигается.

Только когда начинается припев, Ксюша подает признаки жизни и начинает медленно вставать, делая руками хаотичные движения. Поднявшись с полу, она пробегает два круга по комнате, подскакивая и махая руками. Во время второго куплета она подходит к Петру Ивановичу, беззвучно поет под фонограмму и соответствующе жестикулирует. После чего вновь идет на середину комнаты, ложится на пол в прежнюю позу и замирает.

Песня заканчивается.

Петр Иванович и Нина Федоровна начинают аплодировать, к ним присоединяется Оля.

Ксюша встает, кланяется, хватает магнитолу, убегает в другую комнату.

Нина Федоровна. Засмущалась.

Петр Иванович. Талант.

Нина Федоровна. Я как ее родила, все не перестаю удивляться, в кого она у меня такая.

Петр Иванович. За талант. (Подает Нине Федоровне рюмку с коньяком.)

Выпивают.

Нина Федоровна. Ей всего пять годиков было. Гуляем мы с ней по парку, и вдруг она спрашивает меня: “Мама, кто я? Зачем я живу? А зачем ты живешь?”

Петр Иванович. Я бы для своих детей все сделал. Если б были, я бы им такую жизнь обеспечил. Работал бы с утра до ночи. У меня бы каждый ребенок свою собственную квартиру имел, образование, машину и все остальное. Но вот не сложилось.

Петр Иванович наполняет стопки. Подает одну из них Нине Федоровне.

Нина Федоровна. Ой, нет, пожалуй, мне хватит. Давайте поговорим начистоту, Петр Иванович. Ребенок мой одаренный, даже очень, вы видели. Школа ваша дорогая, я знаю. У меня, конечно, есть кое-какие накопления, но постоянно платить я не могу, сами понимаете. Так что вы мне прямо скажите, осталась у вас совесть или нет! Готовы вы мою дочь взять за талант, а не за валюту, как всяких там других, на джипах...

Петр Иванович. Беру.

Нина Федоровна. Вы меня, конечно, извините, что я вот так прямо, но я женщина простая...

Петр Иванович. Беру.

Оля. Петр Иванович, вы меня спрашивали, где покурить можно. На балконе. Пойдемте, я вам компанию составлю.

Нина Федоровна. Не вздумай курить, слышишь? (Кричит.) Ксюшенька, доченька, иди скорей сюда. Петр Иванович сказал, что тебя примут.

Ксюша не отзывается на крик матери. Нина Федоровна идет к ней в другую комнату. Оля и Петр Иванович выходят на балкон. Петр Иванович закуривает.

Оля. Берете, значит, Ксюшу? Поздравляю. Молодец, Петр Иванович! Чему учить будешь? Водку жрать? Я тебя зачем сюда позвала? Чтоб ты коньяк наш пил? Про деньги почему не сказал?

Петр Иванович. Мать ваша святая женщина, а ты — вражина.

Оля. Костюм тебе купила, денег дала, чтоб ты бухал три дня, всю зарплату на тебя угрохала, плюс премию, чтобы ты лицо свое раз в жизни отмыл, пришел и человека из себя изобразил. А ты двух слов связать не можешь, а еще книжки читаешь.

Петр Иванович. Я тебе не позволю обманывать эту святую женщину. Я прямо заявляю, она мне нравится.

Оля. Так женись! Она из тебя быстро трезвенника сделает.

Петр Иванович. Запомни, деточка, космос тебя покарает.

Оля. Тоже мне, голос совести, любитель азербайджанцев. Сейчас деликатно говоришь ей про деньги, подписываешь с ней контракт и прощаешься. Я выйду проводить, рассчитаюсь с тобой, и ты радостно пойдешь за бутылкой. И не забудь сто тысяч.

Петр Иванович. Постыдилась бы у матери последнее отбирать.

Оля. Как же, последние, всю жизнь только тем и занимается, что копит.

Петр Иванович. Вот сколько тебя видел в садике, думал, ты хорошая, дети тебя любят, а ты вражина оказалась, проститутка моральная.

Оля. Живешь себе, сторожем работаешь, пьешь каждый день. И морали тебе никто не читает, не воспитывает. А я раз в месяц не могу с друзьями погулять, меня потом целый год падшей женщиной называют. Думаешь легко жить, когда из тебя каждый день идеал лепят. Шагай...те, Петр Иванович, и не булькайте.

Оля и Петр Иванович возвращаются в комнату.

Оля (кричит). Мам. Мама. Куда вы все запропастились?

Входит Нина Федоровна.

Нина Федоровна. Извините, Петр Иванович, Оленька, можно тебя на минуточку, помоги мне на кухне.

Оля и Нина Федоровна уходят на кухню, прикрывают за собой дверь.

Нина Федоровна Я не знаю, что и делать. Ксюша как узнала, что ее в школу взяли, сразу в слезы. Ревет, говорит, не хочу уходить из своей школы, у меня там друзья. А мне неудобно, человек пришел, тратит на нас свое время, а мы к нему жопой.

Оля. Вырастет, поступать станет, никуда не возьмут, только в пединститут. Выучится. Пойдет за четыре тысячи в месяц работать. Дети всю жизнь будут сопли об нее вытирать, и замуж никто не возьмет. Кому нужна сопливая дура, когда полно красивых и умных на “Мицубиси”.

Нина Федоровна. Типун тебе на твой поганый язык.

Оля. Малолетка, живет одним днем, о будущем не думает. А ты ей в рот смотришь. Потом сама локти кусать будешь.

Нина Федоровна. Нельзя ребенку психику травмировать.

Оля. Чего тогда старалась, стихи читала?

Нина Федоровна. Выступать на публику любит, ты же знаешь. Ты ее успокоить попробуй, а я пойду к Петру Ивановичу, а то неудобно.

Оля. Мама, ты только не взрывайся, Петр Иванович мне сейчас сказал, что нужно сто тысяч заплатить...

Нина Федоровна. Ах он чиновничья морда, взятку захотел! Я его сейчас с лестницы спущу! А с виду такой интеллигентный, тихий... Вот паскудка!

Оля. Да при чем здесь взятка. Это для школы, на хозяйственные нужды.

Нина Федоровна. Дура, что ли! Навешал тебе лапши. Теперь я понимаю, зачем он сюда приперся. Думает, я простушка. Я продуманная простушка.

Оля. В этой школе по сто пятьдесят тысяч в месяц платят, а нам всего один раз сто нужно отдать.

Нина Федоровна. Да что это за школа, я толком и не знаю. За что я должна платить?

Оля. Я же рассказывала. Бассейн, танцкласс, лучшие педагоги, психолог, поездки за границу, двухразовое питание, в конце концов.

Нина Федоровна. Так, я хочу все это увидеть своими глазами.

Оля. Традиция такая, вроде членского взноса. Один-единственный раз можно и заплатить.

Нина Федоровна. Сначала надо выяснить, на чьи нужды идут эти деньги.

Нина Федоровна направляется в гостиную, Оля следует за ней, но потом останавливается и идет в комнату, где находится Ксюша.

Нина Федоровна (входя в гостиную). Что ж вы, Петр Иванович, сразу не сказали? Обрадовали нас раньше времени, а про главное забыли. Как так?

Петр Иванович. Я человек рассеянный, забыл. А что я забыл?

Нина Федоровна. Про денежки сказать.

Петр Иванович. Человеку высокодуховному о деньгах думать нельзя. Приземляет. Я третий глаз себе открыл и все вижу на другом уровне. Если посмотреть на вас истинным зрением, то вы на самом деле цветок в снегу, я — орел с перебитыми крыльями, а деньги на духовном уровне это всего лишь прыщи.

Нина Федоровна. Куда же вам столько прыщей, Петр Иванович?

Петр Иванович. Как вы быстро во все вникаете. Это еще раз доказывает, что вы умная женщина.

Нина Федоровна. Вот именно что умная. Мне так и муж сказал, когда уходил, ты, говорит, больно умная. Конечно, мужики дур любят, чем дурней, тем лучше. Чтоб слушала их, открыв рот, и глазами хлопала. А мне, простите, не в кого дурой быть. У меня вся семья — интеллигент на интеллигенте, одно только, что в деревне живут. Отец мой умный человек был, всю сельскую библиотеку перечитал, пил только нещадно. Муж мой бывший не любил нашу семью, потому что чувствовал, что мы птицы высокого полета, не ему чета.

Петр Иванович. Я вижу третьим глазом, что вы всю жизнь живете для других.

Нина Федоровна. Хороший у вас глаз, правильно видит. Я всю себя отдала детям, а взамен что? Они, неблагодарные, грубят, хамят, права качают. Как будто не понимают, что для них только живу. У меня ведь ничего своего не было. А женского счастья так вообще не видала. Два раза финтиплюхнулась с мужем, двух дочерей получила, а больше почти и вспомнить нечего. Жили, будто в двух параллельных мирах.

Петр Иванович. Я вам сейчас третий глаз открою.

Нина Федоровна. Да куда мне, жизнь прошла.

Петр Иванович. Духовное перерождение начинается в сорок лет. За три года можно полностью обновиться.

Нина Федоровна. Ой, уморили. (Зовет.) Оля, Оля.

Входит Оля.

Нина Федоровна. Петр Иванович думает, что мне сорок лет.

Оля. Ксюше не терпится пойти в новую школу. До потолка от радости прыгает.

Нина Федоровна. Ладно, Петр Иванович, давайте говорить начистоту. Я женщина простая. Почему именно такая сумма: сто тысяч? И кому эти деньги пойдут?

Оля. На нужды школы.

Нина Федоровна. Я надеюсь на вашу честность, по вам сразу видно, что вы порядочный человек, если это взятка, ничего страшного, просто скажите честно.

Петр Иванович глубоко вздыхает, смотрит сначала на Олю, потом на Нину Федоровну.

Петр Иванович. Мне бы по нужде...

Оля. Вот! Я же тебе говорила: на нужды школы.

Вбегает Ксюша.

Ксюша. Мамочка, милая, я очень хочу в новую школу, пожалуйста, мамочка, я хочу.

Нина Федоровна. То хочу, то не хочу! Совсем сбрендила! (Петру Ивановичу.) Ладно. И что, прямо сейчас вам эти деньги отдать. Может, лучше я приду в школу и там, на рабочем месте...

Оля. Мама, зачем тянуть, отдай сейчас, сразу подпишем контракт, и с понедельника Ксюша пойдет в новую школу.

Ксюша. Мамочка, пожалуйста!

Нина Федоровна. Еще и контракт есть? Это, конечно, совсем другой разговор. У вас с собой? Дайте-ка почитать.

Петр Иванович достает из внутреннего кармана несколько листков бумаги, сложенных вчетверо, отдает их Нине Федоровне.

Нина Федоровна. Как же вы можете так с документами обращаться.

Нина Федоровна разворачивает листки, углубляется в чтение.

Оля незаметно для матери показывает Петру Ивановичу кулак, потом многозначительно смотрит на Ксюшу.

Ксюша. Мамочка, пожалуйста, я очень хочу в новую школу.

Нина Федоровна. Да помолчи ты хоть пять минут, трещотка. (Дочитав до конца.) Я, конечно, не юрист, но контракт внушает доверие, хорошо составлен. Только адрес у вашей школы какой-то странный, я такой улицы не знаю.

Оля. Я знаю. От нас туда прямой автобус ходит.

Нина Федоровна. И все-таки при всем уважении к вам, Петр Иванович, позвольте, я перестрахуюсь и возьму с вас расписку.

Петр Иванович мелко кивает.

Нина Федоровна. Ксюша, почитай Петру Ивановичу еще свои стихотворения. (Оле). А ты чайник подогрей. В мою спальню никому пока не заходить, понятно.

Нина Федоровна уходит в другую комнату и плотно закрывает за собой дверь.

Петр Иванович. На расписку мы не договаривались, за нее отдельно надо платить.

Оля. Хотите водки?

Петр Иванович мелко трясет головой в знак согласия.

Петр Иванович. Но за расписку я еще три тысячи хочу.

Оля берет чайник и уходит на кухню. Ксюша становится посреди комнаты, кашляет, привлекая к себе внимание, читает.

Ксюша.

В одном ночном клубе, где было так шумно,

Где ярко горели огни дискотеки.

И этой же ночью все было так лунно,

И пары сидели, обнявшись навеки.

За столиком ближним, где свечи мерцали,

Сидела девчонка с букетом прекрасным,

Но нежные розы уже увядали,

Нельзя оживить их, все было напрасно.

Девчонка рыдала, не глядя на танцы,

Ей не было дела до ярких огней.

Разбитое сердце не стало стучаться,

И жизнь показалась ужасною ей.

Входит Оля, ставит на стол бутылку водки. Петр Иванович открывает ее, наливает в стопку, выпивает. Ксюша читает.

Девчонка вскочила, вскочила так быстро.

Прекрасный букет свой с собой унесла.

На стуле остались зеленые листья,

И этой же ночью она умерла.

Ксюша кланяется, но аплодисментов не слышно. Петр Иванович сосредоточенно наполняет стопку водкой, Оля сидит, задумавшись, и смотрит куда-то в пространство.

Ксюша (Оле). Когда мы пойдем покупать мне вечернее платье?

Оля (вздрогнув). Тихо ты!

Ксюша. Только оно должно быть дорогое и пышное...

Оля. Я тебе сейчас язык отрежу, молчи. Обещала, значит, куплю, какое захочешь, только молчи.

Ксюша (Петру Ивановичу). А Оля сказала, что я не смогу пойти в вашу школу. Почему?

Петр Иванович. Любопытной Варваре на базаре нос оторвали.

Ксюша. А за что вы тогда у нас деньги берете?

Оля. Любопытную Варвару на базаре четвертовали!

Ксюша. Я умру скоро.

Входит Нина Федоровна, в одной руке у нее листок бумаги с каким-то текстом, написанным от руки, в другой прозрачный полиэтиленовый пакет с лежащими в нем пачками денег.

Нина Федоровна (Оле). Что тут за крики? Опять кидаешься на ребенка. Даже при посторонних себя вести не умеете. Ксюша хоть маленькая, а ты, лошадь взрослая, что творишь.

Оля (Петру Ивановичу). Простите нас. (Ксюше.) Ксюшенька, прости.

Ксюша. Я из дома уйду.

Нина Федоровна (Оле). Я с тобой потом еще поговорю, без посторонних. (Петру Ивановичу.) Петр Иванович, вот расписка, я сама написала, по образцу, вам только подписать. А вот деньги, здесь по десять тысяч в каждой пачке. Считать будете?

Петр Иванович. Вы потрясающая женщина... (Целует Нине Федоровне руки.)

Нина Федоровна. Я к комплементам отношусь скептически. Вы такой умный, начитанный мужчина, мне до вас далеко, но у меня другие достижения. две прекрасные дочери.

Оля. Подпишите.

Оля достает из кармана ручку и вкладывает ее в руку Петру Ивановичу. Тот ставит свою подпись.

Оля. А теперь ты, мама, подпиши контракт.

Нина Федоровна берет у Петра Ивановича ручку, ставит свою подпись.

Нина Федоровна (Ксюше). Поздравляю тебя, доченька, теперь ты ученица частной школы.

Ксюша. Так я что, правда в нее пойду? На самом деле, Оля!

Оля. Все нормально.

Ксюша. Я не хочу в вашу дурацкую школу!

Оля. Кончай панику, все нормально...

Ксюша. Вы все мне врете, вы хотите запихать меня в новую школу. Мама, я не пойду, понятно, не пойду!

Нина Федоровна. Я сейчас возьму ремень и при всех тебя выпорю! Осень только началась, а у психов уже обострение! Вот ведь семейка, идиот на идиоте! Еще только слово от тебя услышу, в интернат отправлю учиться, для особо буйных.

Ксюша. Меня никто не любит, я никому не нужна, сдохну, как папа, под забором! (Выбегает из комнаты.)

Оля. Спасибо, что уделили нам время, Петр Иванович, жаль, что вы уже уходите.

Нина Федоровна. Приходите к нам в гости, я и девочки вам всегда будем рады.

Петр Иванович встает, его слегка пошатывает. В одной руке он держит деньги, другой берет со стола бутылку водки.

Нина Федоровна. Возьмите с собой, дома допьете. (Отводит Олю в сторону.) Его опасно так отпускать, с такими деньжищами, да еще и пьяного. Может, вызвать такси?

Оля. Вовку с третьего этажа попрошу, так надежней.

Нина Федоровна. Вова такой хороший мальчик и при машине. Почему у тебя с ним ничего нет?

Оля достает сотовый телефон, набирает номер, уходит в коридор.

Нина Федоровна (Петру Ивановичу). Странно, что у вас ни сумки, ни кейса никакого нет. Давайте хоть я вам денежки в пакетик не прозрачный положу.

Нина Федоровна уходит на кухню, возвращается с небольшим желтым пакетом, на котором красными буквами написано: “Я был в екатеринбургском зоопарке”. Отдает Петру Ивановичу пакет, тот кладет в него деньги и, прижимая их к груди, идет в коридор. Оля уже поговорила по телефону, скинула с ног тапки и надевает туфли.

Нина Федоровна. Довезет?

Оля. Я прослежу, чтобы сел в машину.

Петр Иванович надевает старые и грязные ботинки, которые никак не вяжутся с его дорогим костюмом, и вместе с Олей выходит в подъезд. Они спускаются этажом ниже. Оля останавливается и преграждает Петру Ивановичу дорогу.

Ни одного слова в тему не сказал, нажрался и клеился к моей матери. Отличная работа. Спасибо. Давай сюда пакет, я с тобой рассчитаюсь.

Петр Иванович. Уйди с дороги, интриганка. Я третьим глазом вижу всю твою подноготную, ты — осьминог. Я лучше их пропью. Я выпью за здоровье Нины Федоровны.

Оля. Так и знала, что будут проблемы. (Кричит.) Вова, поднимись сюда.

На площадку поднимается высокий парень.

Забери у него пакет, это мой. А потом проводи, пожалуйста, до троллейбусной остановки господина сторожа-директора, и за ящик пива мы в расчете.

Вова приближается к Петру Ивановичу, тот пятится к стене, прижимая к груди пакет.

Картина вторая

Та же гостиная, что и в первой картине. Нина Федоровна сидит на диване и ест печенье вазочки на столе. Слышно, как в коридоре хлопнула входная дверь, через несколько мгновений в комнате появляется Оля. Нина Федоровна вскакивает с дивана.

Нина Федоровна. Где так долго?! Я чуть с ума не сошла! На что ты меня уговорила! Я только сейчас поняла, ведь это же глупость, отдать какому-то пьяному мужику деньги! Это ты меня подбила. Чует мое сердце недоброе...

Оля уходит на кухню, возвращается оттуда с табуреткой, ставит ее около серванта, забирается на нее, открывает антресоль, вытаскивает дорожную сумку.

Может, его еще можно вернуть? Позвони Вове, пусть везет его обратно.

Оля. Меня даже совесть не мучает.

Оля слезает с табуретки, открывает нижнюю дверцу серванта, достает с полки вещи, складывает их в сумку.

Просто сил моих больше нет. Я люблю тебя, мамочка, очень, но у хомяка в стеклянной банке и то больше личной жизни, чем у меня. У меня ничего нет, потому что везде ты. Твоя жизнь как будто и моя, как будто мне уже пятьдесят и я одинокая, никому не нужная. Можешь меня побить, можешь наорать, мне даже легче станет, только я так больше не могу.

В комнату входит Ксюша.

Ксюша. Ты куда? А мое платье?!

Оля достает денежную купюру, отдает ее девочке.

Оля. Вот тебе пять тысяч, купи себе любое, какое захочешь.

Ксюша. А ты куда?

Оля. Мама, пойми, Ксюшка обычный ребенок, это только для тебя она самая умная, самая красивая, самая талантливая. А деньги я в банк положила. Когда в Питер приеду, буду понемножку снимать, найду работу. Я их не потеряю, они в банке, слышишь?

Нина Федоровна садится на диван.

Оля. Ну не плачь, лучше накричи на меня. Я так больше не могла. Ты же мне вздохнуть не даешь!

Ксюша. Мама, не плачь! (Обнимает мать.) Оля, ты дура! (Плачет.)

Оля. А это наш сторож был, Петька — идиот трехглазый. Мы его так зовем.

Ксюша смеется.

Он как напьется, всем про свой третий глаз рассказывает.

Берет в руки какую-то кофту, садится на табуретку, теребит вязаную ткань.

Оля. Я сама не знаю, как до такого докатилась. То, что раньше было счастьем, теперь настоящая пытка. Была маленькой, хотелось, чтоб ты всегда была рядом, в садике часами у окна стояла, ждала. Ничего не надо было, только маму, и тогда — счастье. А теперь наоборот. Ты мне ничего плохого не делаешь, я понимаю, но мне почему-то все равно плохо. Ты хочешь помочь, но только мешаешь. Мне кажется, что мы все сошли с ума от такой жизни. Вот, Ксюша, ты вслушайся в ее стихи, ведь у нее крыша едет, а может, уже окончательно съехала. Так нельзя. Отчий дом и все такое. Когда-нибудь я осознаю, как я люблю эту квартиру, в которой выросла, тебя, Ксюшу и даже папу, который подох под забором. Я даже сейчас это понимаю, просто меня при этом воротит от всего. Я ненавижу эту мебель, эти стены. Все здесь люблю и ненавижу. И жить так больше не могу. Ты, конечно, не поймешь, тогда просто попытайся простить. И еще, сделай доброе дело, дай денег. То есть я имела в виду эти сто тысяч, которые я взяла. Ксюша не хочет в новую школу. Не готова. А я готова к новой жизни, давно. Можно я буду считать, что ты мне эти деньги сама дала, на новую жизнь? Можно? Мама?

Нина Федоровна молчит. Оля встает с табуретки, складывает остальные вещи, берет сумку, идет в коридор. Там она надевает туфли и ветровку, после чего возвращается в комнату и останавливается в дверях. Нина Федоровна сидит на диване спиной к ней.

Оля. Мама, ты прости меня, если сможешь, я тебя люблю...

Оля собирается уходить, но тут Нина Федоровна поворачивается и протягивает к ней руки.

Нина Федоровна. Доченька моя.

Оля подбегает к матери, утыкается ей в колени, плачет, Нина Федоровна гладит ее по волосам.

Нина Федоровна. Доченька моя, любимая. Как же ты в таком большом городе будешь одна. Ты же пропадешь. Там ведь и преступность выше намного. А случись с тобой что, я ведь не переживу. Надо держаться друг за друга, этот мир такой жестокий, девочки мои. Раз уж на то пошло, давайте всей семьей в Питер переедем. Квартиру поменяем и переедем.

Оля резко отстраняется от матери.

Оля. Мама, нет! При чем тут Питер! Я сама хочу, сама! Если ты приедешь, я обещаю тебе, я утоплюсь!

Оля бежит в коридор, хватает сумку, выскакивает из квартиры, громко захлопнув за собой дверь. Ксюша сидит рядом с матерью на диване, в кулаке сжимает пятитысячную купюру. Нина Федоровна обняла дочь и тихонько раскачивается с ней из стороны в сторону.

Нина Федоровна. А мне все кажется, что я только вчера студенткой была. Шла по улице в синем платье. Все на меня смотрели, и мужики, и тетки, некоторые даже останавливались. Я очень красивой была. Жаль, что вы не в меня. Я когда смотрела на старушек, маленьких таких, сухеньких, у меня всегда слезы наворачивались. Жалко их было и как-то стыдно, что я такая молодая, красивая, на меня все смотрят, а они никому не нужны, никому не интересны. Ползут себе в своих платочках по дороге. Завтра и я такой стану. А говорят, когда мы умрем, у нас начнется другая жизнь, и всем будет по тридцать три года, все будут равны, никого не будет жалко. Господи, я никогда ни во что не верила, но я знаю точно, что все религии, все веры сходятся, в конце концов, в одну яркую, очень красивую точку. Но почему по тридцать три? Не знаю. Лучше бы по двадцать пять, в двадцать пять я была счастливой. Ничего у меня не было, ни мужа, ни детей, ни денег, но была свобода, и было как-то радостно. Время ушло, ничего не успела. Все было, ум, красота, молодость, а добиться ничего не смогла. Семью не построила, карьеру не сделала, не смогла распорядиться тем, что имела. Вот и учу вас вести себя правильно, деньги попросту не тратить, мужчин себе хороших выбирать. Чтобы вы жизнь свою не проморгали, на моих ошибках чтоб учились. А вы меня ногами топчете. Я вам столько любви отдала. Почему ничего назад не вернулось, для кого вы бережете? Наверно, для своих детей. Ничего, доченька, все пройдет. Я тебя люблю, ты моя кровинушка, моя звездочка, вырастешь большая-пребольшая. Все у тебя будет, все получится. Замуж выйдешь, детей родишь, а я тебе буду помогать во всем. С внуками своими буду нянчиться. День и ночь рядом с вами буду. Давай денежку, потеряешь. Вон уже помяла. Ты только не бросай меня, доченька.

Ксюша высвобождается из объятий матери, встает, подходит к выключателю. Раздается щелчок, маленькая хрустальная люстра озаряет комнату мягким электрическим светом.

Ксюша. Уже стемнело. Можно я включу свет?

Конец                                                                          Урал, «2009, № 3