Премьера пьесы Итамара Мозеса состоялась в 2002 под нейтральным названием «Бах в Лейпциге». Премьера в России состоялась в Челябинском Камерном театре под названием «Бах и соискатели». Такое название сразу ориентирует зрителя не только во времени и месте (ага, значит, Германия, вторая половина 18 века), но и масштабе (великий человек и обычные люди.).
На черной сцене под звуки метронома появляются люди в пиджаках и камзолах, дергаясь, словно марионетки. Некоторые пытаются выскочить из шеренги, прорваться к зрителю, но что удерживает их, они вновь возвращаются в строй. Кто-то противостоит порывам ветра, кто-то бьется в конвульсиях, кто-то участвует в комических потасовках, кто-то рыдает в объятиях друг друга. Танцуют женщины в белых кринолинах – потом эти юбки еще сыграют и роль кресел, и роль клеток.
Наконец, герои обращаются к зрителю. Мы вздрагиваем на фразе «Большое видится на расстоянии» - потом мы услышим такое не раз: и «мы все вышли из шинели», и «умри, лучше не напишешь», и «сумбур вместо музыки», и «одним махом двоих побивахом», и «будем искать», и «на дурака не нужен нож», и «хотели как лучше, а получилось как всегда». Переводчик Татьяна Тульчинская не пытается сохранить историзм, она перебрасывает мостики в современность.
Соискатетелей почетной и денежной должности кантора церкви Святого Фомы в Лейпциге в пьесе шесть: три Иоганна и три Георга. Они постоянно комически путаются в именах: «Это Вы мне? Это Вы о ком?»
Первый соискатель Фаш – казалось бы, самый положительный персонаж: успешный музыкант, умелый композитор, счастливый муж и отец. Что же гложет его, почему «в душе ноет рана», почему его мучает бессонница, от которой помогает только «таинственный порошок с востока»? Ведь у него есть житейский успех. Но он мечтает о признании: не общественном – оно у него есть, а о признании своим учителем, пусть посмертном. Это творческий человек, призывающий к новаторству в музыке, он за свободу верований, за свободу выбора. С каким негодованием он отвергает предложение о сговоре против других претендентов! И вдруг мы узнаем, что такой неподкупный герой, идеалист согласился и дал деньги на подкуп! Такой замечательный человек – и тот с гнильцой.
Шутт – самый мерзкий из соискателей, «злобный старикашка», воплощенное злодейство. Он всем устраивает неприятности, от мелких до крупных, он догматик и бездарь. Даже узнав о его семейной драме, зритель не сочувствует Шутту: уж больно тот отвратителен. Он не живет, жизнь проходит мимо, вместо того, чтобы жить, он взращивает в себе ненависть к обидевшему его миру, растравляя свои раны. Для него должность кантора – не мечта о чем-то, не воплощение чего-то, а новая жизнь. Старую и несчастливую перечеркнем и забудем, а новую начнем с чистого листа.
Георг Валет – балагур и весельчак, воришка и мошенник, прохиндей и картежник, любитель поесть на дармовщину. Но мы готовы простить ему многое за неунывающий нрав и обаяние. Человек-побрякушка, оказывается, преданно любит свою Катерину, оказывается, он взял на себя заботу об отце, оказывается, его мучает семейная драма.
Принцус – четвертый претендент- человек знатный, богатый, молодой и красивый, своего рода «мажор». Все у него есть, а счастья нет. Всю жизнь он живет под гнетом отца – властного самодура, строит ее согласно его указаниям.
В этом есть определенное удобство: не нужно решать и думать самому, не нужно брать на себя ответственность за задуманное и сделанное. Собственный нрав прорывается в тайных проделках. С одной стороны, он добропорядочный ханжа (поклон отцу!), с другой –прожигатель жизни: и красоток у него не счесть, и вкус опиума ему знаком. Как снисходителен он с Шуттом, как высокомерен – но как быстро слетает с него уверенность. Мысль о том, что кто-то, да еще такой ничтожный человек, может ему противостоять, не приходила ему в голову. И тут же, испытав унижение, он унижает другого!
Почтенный Дуринг – миротворец на словах, носитель простой идеи: все наше – лучшее, а все, что не наше, надо отвергнуть. Какая недалекость: видеть в заведении «Бражник и блудница» не то, чем оно на самом деле является, а мастерскую по ремонту музыкальных инструментов!
Закомплексованный Громм со своими «бодрящими заклинаниями» : «меня уважают те, кого я уважаю. Меня любят те, кого люблю я». И в те времена неуверенных в себе граждан обрабатывали предшественники нынешних психотерапевтов! Вечно второй, мечтающий стать первым. Его высокопарные монологи прячут неуверенность и страх.
Слушаешь диалоги героев, дивясь их актуальности (кажется, вчера мы читали в газете о врагах, разрушающих наши духовные скрепы, об отсутствии у иноземцев духовности и идеалов!).
Казалось, что так и дойдем до финала – исторически и реалистически. Но во втором акте характер представления меняется: двойники главных героев берут власть в свои руки, отодвигают реалистичных персонажей на второй план. Начинается «театр в театре». Актеры то окунаются в роль, то выныривают из нее, обращаясь друг к другу.
Невероятно: как можно интересно объяснить зрителю, как написать фугу для шести голосов?! Но двойники претендентов отыгрывают сцены из первого акта, вплетая свои роли и жизни в растущий хор. Серьезные речи о творчестве и свободе перемежаются пантомимами, утрированными драками (при этом в качестве оружия используются даже трубочки для плевания жеваной бумагой).
Сам Бах в стороне, но звучит его музыка, персонажи говорят о нем.
Наконец, когда все отношения выяснены, когда опасность для соискателей миновала: даже солдаты, держащие их в осаде, услышав кульминацию фуги Баха, снимают осаду( «мы не будем убивать музыканта, слишком хорошо играет»), все персонажи, перебивая друг друга, читают вслух письма, делясь с нами своими мыслями и новостями.
Мы часто ищем в жизни не то, что нам нужно, а то, чего от нас требует общество: должности, материальное благополучие, статус. А тут люди столкнулись с великим и вечным - что теперь их мелкие делишки, мечты и неприятности! Ради чего они вступали в схватку с соперниками?! Пришло осознание суетности и ничтожности, наступило умиротворение. Они приняли себя такими, какие они есть. Радостно за Принцуса: этому повесе хватило духа отвергнуть дом, отца и знатный род – теперь он играет в театре, он счастлив!
И музыка, и оформление сцены, и костюмы (Сергей Александров) – все работает на результат. Даже мелкие находки (Плюйсбург – как плевок) остроумны.
Выходишь из театра с ощущением счастья. Спектакль многозначен. Да и не нужна нам однозначность, мы найдем ее в букваре! Не хочется, чтобы нам все разжевывали и клали в рот. Пусть не все поймем сразу, но зато о спектакле можно думать и думать. Как это сделано? Как этого добился театр? Почему не хочется анализировать, разгадывать символы и намеки? Почему не хочется поверять алгеброй гармонию? Страшно переводить образы спектакля в слова. Хочется не расплескать эмоции, не растерять впечатление.
