Радченко Е. "Ах, Боже мой! Он умирает..."//Автограф, 2004, № 1

В ЧЕЛЯБИНСКОМ КАМЕРНОМ ТЕАТРЕ - «КАБАЛА СВЯТОШ»

 

Пьеса Михаила Булгакова ставилась при жизни автора в Художественном театре в течение пяти лет.

Сначала всё в этой пьесе было слишком узнаваемо: автобио­графичность темы «художник и власть» (от чего автор, понимая последствия, открещивался), первый исполнитель роли Мо­льера Москвин так же, как и его герой, уходил от своей стареющей жены к молодой, и актер отказы­вался от роли на том основании, что ему приходится всему свету рассказывать со сцены о своих семейных тайнах...

Но старели актеры: вступив в работу красивым и тридцати­трехлетним, Станицын к моменту выпуска спектакля был уже совсем другим по своему психофизиче
скому состоянию — тридцативось­милетним мужчиной с излишним весом и одышкой...

И это — Мольер? Менялась режиссура. Начинал репетиции Горчаков, потом после годичного отсутствия вернулся из-за границы Станиславский, выпускал спек­такль Немирович-Данченко.

В Москве за два года было по­строено метро, за четыре года в cтране была создана тяжелая ин­дустрия. Михаил Булгаков вместе с женой катался на метро, о чем остались восторженные записи в дневнике Елены Сергеевны. и участвовал в изнурительной, изматывающей работе над спек­таклем. Шел на компромиссы, переписывал, но до определенной черты — там. где от него требовали кардинального изменения перво­начального замысла, восставал, писал гневные письма об отказе от дальнейшей работы с театром.

Это была настоящая война про­тив авторского замысла, и на этой войне были все средства хороши. вплоть до фальсификации писем. как в случае с Горчаковым, кото­рый опубликовал несуществующее письмо Коистантина Сергеевича с отпущением ему, Горчакову. всех грехов в постановке этои пьесы. К моменту выпуска спектакля все ненавидели «Кабалу святош», кроме, наверное, Немировича-Данченко, который трактовал ее очень точно и тонко. Станислав­ский же. явно ошибавшийся в своей трактовке и требовавший Мольера-гения, был от работы отстранен, горько переживал одиночество, писал книгу и боль­ше в своей жизни спектаклей не ставил... В печати — то там, то здесь — появлялись остроумные фельетоны, написанные братьями-писателями и свидетельствующие о том. что стены имеют уши и все детали и подробности репетиций просачиваются наружу. Давшийся такой большой кровью спектакль был сыгран семь раз.

«Оправданием» этих чудовищ­ных затрат мог бы стать каждый удачный спектакль по этой пьесе, но...

 

В современном театре «Каба­ла святош» по праву причислена к лику классических пьес. но ее сценическая история не изобилу­ет удачами. Анатолий Эфрос был тем счастливым интерпретаторем, кому пьеса открылась. В его телевизионном фильме-спектакле в середине пятидесятых роль Мо­льера сыграл Юрий Любимов, для которого тема художника и власти была ключевой в его био­графии создателя театра духовной свободы — знаменитою Театра на Таганке. До сих пор помнится помнится. изменчивая интонация Ольги Яковлевой —Арманды. Лев Дуров в роли Бутона и артист Круглый — Лагранж, ставящий черный крест в своем дневнике... Реплика Молье­ра: «Не раздави!» его обращение. уже в полубреду, к королю, кажет­ся, до сих пор звчит в ушах. Как и завет, извлеченный из «Мастера»:

 

«Никогда и ни о чем не просите,сами придут и сами все дадут», это, пожалуй, и было основной частью багажа людей, никогда духовно не совокупляющихся с властыо. тех. кого я привыкла чтить и уважать по жизни.

...Нынешнее время лукавит: 

власть, утверждает наш полити­ческий бомонд,— эротична. Это явный призыв для всех. кто эту власть окружает, в том числе и для художников — поучаствовать в оргии. Таким образом, вопрос о художнике и власти из разряда мучительных и неразрешимых исключается. Тот, кто по-прежне­му считает, что талант художни­ка — не совокупляться с властью. а говорить правду, вряд ли будет услышан...

 

Так о чем же может поведать публике режиссер, который в наши дни берется за пьесу Булга­кова «Кабала святош»?

 

Очень интересно смотреть такой спектакль из глубины зри­тельного зала Камерного театра, чувствуя дыхание зрителя, не отягощенного знанием биогра­фии Михаила Булгкова и Жана-Батиста де Мольера. Парадоксы массового сознания: многие зри­тели считают, что главную роль в спектакле о Мольере сыграл Рамиль Кагарманов. Потому что он погоду по ти-ви предсказывает! Согласитесь: такой человек, уже превратившийся для определенного числа зрителей в устойчивый образ самого себя, не может играть ну, скажем, роль второго плана...

Персонажу Рамиля Кагарманова Муаррону авторской волей Михаила Булгакова подарена сюжетная .линия, не просто со­стоящая из двух противоположно окрашенных состояний, а прочер­ченная изобретательно и остроум­но —линия судьбы.

Впервые появляясь перед зрителем из клавесина. в котором ею забыл проезжий шарлатан. Муаррон ведет себя как человек. который не знает иной жизни, чем та, о которой пишут драматурги. И чувства, и способы их выраже­ния — все это заимствуется им из тех пьес, в которых он играет.

Мольер усыновляет его. в ответ Муаррон совершает прелюбодея­ние с женой мэтра, его изгоняют из театра, при этом он спрашивает: «В высокой мере интересно знать, кто же это будет играть Дон Жуана?» (Однажды я присутствовада при подобной сненке: режиссер про­винциальною театра, заставший своего актера у пивного ларька и попытавшийся отстранить его от вечернею спектакля, был сражен ответной репликой: «Интересно. а Дорна кто будет играть — Вы?».) И изгнанный из труппы, Муаррон пишет на Мольера донос королю. В благодарность он не требует де-нег, но хочет занять место в коро­левской труппе. Король парирует:

«О вас сведения, что вы слабый актер». Это — удар в самое сердце! Ведь сердце-то — актерское...

Извилистый жизненный путь, на котором одинаково приемлемо как написать донос, так и обнажить шпагу на защиту страдающего мэтра — все это де­лает Муаррона социально близким молодому зри телю. И выдвигает в зрительском сознании исполни­теля роли Рамиля Кагарманова на первый план. Бог. как говорится, в ПОМОЩЬ...

А что же Мольер? Немолодой, лысый, с вечной одышкой... Как

 

режиссер хочет пробиться к серд­цу неэлитарного зрителя с таким Мольером?

Надо сказанть, с выполнением этой задачи Владимир Гурфинкель не торопится. Замысел проступает постепенно, возникая из «музы­ки. света» (так автор обозначил жанр первой редакции) и тьмы. Тьма является одним из полно­правных действующих лиц этой постановки.

Актерское закулисье —сукины дети предоставлены то  в комиче­ских, то |в мрачных, благородных тонах. Перед нами как раз те самые люди. которые, по замечанию Бул­гакова. «до страсти любят вообще всякую власть. Да им и нельзя ее не любить! Лишь при сильной. прочной, денежной власти воз­можно процветание театрального искусства». Одновременное с этим, по замыслу режиссера, это люди. выполняющие высшую автор­скую волю. волю творца, а потому каждого из них хотя бы однажды коснулся божественный луч.

Театр, как особое пространство с собственной психологией и мо­ралью. возникает на сцене Камер-ного легко и непринужденно. При­знаюсь: когда закончился первый акт. я подумала: а где же Мольер? Заслуженный артист России Сер­гей Акимов, приглашенный на эту роль из академической драмы. поначалу как бы не вписывается в формат этой маленькой сцены. Посреди всеобщей кутерьмы его Мольер — словно распятый, вер­нее. с предчувствием будущей кары в сердце. Эта кара — не от короля и кабалы святош она — от судьбы. Та цена. которую художник всегда будет платить за воздух свободы. который он пьет. когда творит. Именно от степени внутренней  свободы, которую он может себе позволить, и зависит масштаб его таланта. У Булгаковского Мольера в исполнении Сергея Акимова — она абсолютна.

И потому он существует в спектакле — как бы вопреки все­му и против всех. Все участники спектакля играют его, директора  труппы господина де Мольера, но у него. помимо участия в сюжете как таковом, есть еще ответственность атора за что он сочинил, и есть голос судьбы. который он — единственный из всех — слышит. И как бы он ни хотел обмануть этот голос: «Я хочу прожить еше ОДНУ ЖИЗНЬ – с  тобой» — говорит он Арманде (артистка Алина Тягловская), сам-то он уже знает что  конец — близок.

Этот сложныи режиссерский замысел, потвторяю, разворачиваеся постепенно, и прозрачным он становится лишь в финальной сцене. Мольер из пьесы Булгакова умер во время четвертого представления –"Мнимого больного». Во время этого маленького представления «голос сульбы" слышит каждый его участник, это - одна из самых сильных сцен спектакля Камерного театра. И вот Мольер умирает.

«Ах. боже мой! Я умираю...» -реплика из «Мнимого больного". Но челябинская публика не дает Мольеру умереть!!

Своими аллодисментами она снова и снова вызывает господина де Мольера на поклон, и ему. уже принявшему позу умершего героя, приходится подниматься и церемонно раскланиваться .

Эта финальная провокация. придуманная режиссером с мрач­ной иронией и горькой усмешкой, прог латывается публикой с осо­бым удовольствием и наивом неискушенности; вот оно, наконец-то все стало понятно! Ради удоволь­ствия и забавы публики актер готов вернуться с того света...

Вот почему  актеров хоронили за кладбищенской оградой; а вдруг и после смерти  будут нарушать мо­ральные устои?

Творческая свобода побеждает любой мрак, и потому  "Кабала святош» в постановке Владимира Гурфинкеля — спектакль, в котором эта свобода — и тема. и материал. и средство — большой праздник для самого театра и его зрителей

Библиотека
Новости сайта
Получать информацию о театре

454091, Россия, г. Челябинск, ул. Цвиллинга, 15
  Челябинский государственный драматический
"Камерный театр"

kam_theatre@mail.ru
Касса театра: 8 (351) 263-30-35
Приёмная театра: 8 (351) 265-23-97
Начало вечерних спектаклей в 18.00

 Министерства культуры Челябинской области   Год российского киноМеждународный культурный портал Эксперимент  


 

Яндекс.Метрика