В новом спектакле Ка­мерного театра на сцену выходит вся труппа. Чтобы петь, смеяться и веселить публику. Для этого было взято либретто по мотивам Чехова, написанное для те­атра оперетты в тридцатые годы.    Новорожденный спектакль назвали «Мед­ведь! Медведь! Медведь!».

...Из ребра лакея Луки была создана постановщи­ком спектакля Викторией Мещаниновой Пелагея. Од­ним из главных действую­щих лиц стал жеребец Тоби, отчетливо смахивающий на трансвестита персонаж. На­конец, ожил, «вышел из портрета» покойный муж Поповой да еще прихватил с собой трех прелестных девиц легкого поведения. Все смешалось в доме По­повой. Истомленные жарой слуги ходят в исподнем, с венками из полевых цветов на бесшабашных своих го­ловах. Помещица - в чер­ном. В начале спектакля -в неопрятном халате, затем в клоунском мужском кос­тюме для приема гостей:

цилиндр, фрак и мятые, в гармошку, брюки. Потом она переодевается во все более «шикарные» черные туалеты. Финал - платье невесты. Пелагея, кстати, тоже становится невестой одновременно с барыней -такой вот демократизм.

Жизнь в усадьбе Поповой подчинена ритуалам. Поми­новение, исповедь и вос- кресение супруга - вот что, по сути, происходит в спек­такле. Но эти струны хрис­тианских мотивов, на мой взгляд, постановщиком за­деты совершенно случайно. Потому что главное - это «атмосфера» странности. Как говаривала Змеюкина из чеховской же «Свадьбы»:

«Дайте мне атмосферы».

Для того чтобы в этой сутолоке и «атмосфере» не затеряться, актерам прихо­дится громко кричать, строить глазки, вести себя как можно более странно. При этом главную стран­ность - воскресение покой­ного барина - не отыгры­вает никто, ходит себе пер­сонаж с того света, путает­ся между живыми, поет куплеты, девочек целует, хоть и сам-то не вполне жив...

Наверное, этот «Мед­ведь» - самый постмодер­нистский спектакль в Че­лябинске в этом сезоне. Он вызывает множество аллю­зий, цитат, совсем коро­теньких, обрывочных, в ос­новном из советских филь­мов прошлых лет. Вспоми­нается «Полосатый рейс», в спектакле есть одна ми­зансцена, которую можно прочитать так: «Красиво плывут. Вон те, в полоса­тых купальниках». Киноди­вы Любовь Орлова, Люд­мила Целиковская, Мари­на Ладынина всплывают в памяти, с ними отчетливо ассоциируется актриса Ка­мерного театра Наталья Жернакова. Кстати, в Мос­кве сейчас постмодернисты очень даже пользуют эсте­тику тридцатых годов. (На­пример, постановка Миха­ила Ефремова во МХАТе «героической, комедии» Ивана Охлобыстина «Мак­симилиан Столпник»). Эс­тетика «Медведя» в Камер­ном театре более всего тя­готеет к «Свадьбе в Мали­новке»... Что ж, если учи­тывать вкусы нашей пост­советской публики, расчет верный.

Возможно, следующим шагом театра станет реани­мация эстетики какого-ни­будь рязановского фильма:

«Карнавальной ночи» или «Иронии судьбы» - на вы­бор...