ПЕТРУШЕВСКАЯ Л. "Уроки музыки"

http://biblioteka.teatr-obraz.ru/node/2873

Пьеса предоставлена Ольгой Амелиной

(Библиотека драматургии - http://lib-drama.narod.ru)

 

Л.Петрушевская. Уроки музыки

Драма в двух действиях

Москва, Изд-во "Искусство", 1989

OCR & spellcheck: Ольга Амелина, сентябрь 2005

 

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

 

Г р а н я — 38 лет             |

Н и н а, ее дочь — 18 лет }    Гавриловы.

В и т я, ее сын, школьник |

И в а н о в, муж Грани — 35 лет

Ф е д о р И в а н о в и ч               |

Т а и с и я П е т р о в н а             }    Козловы.

Н и к о л а й, их сын                      |

В а с и л ь е в н а, бабка Николая |

К л а в а, сестра Таисии.

Д я д я М и т я, муж Клавы.

Н а д я, девушка Николая.

Д е в у ш к и в о б щ е ж и т и и.

А н н а С т е п а н о в н а, соседка Козловых и Гавриловых.

С е р г е й И л ь и ч, ее муж.

 

 

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

 

 

Картина первая

 

Сцена представляет собой большую комнату в квартире Гавриловых. Чисто, прибрано, хотя на всем лежит печать недостаточности. В углу работает телевизор. Гавриловы — Граня, Нина, Витя — смотрят телевизор.

Граня и Витя лежат на кровати. Нина плачет, сидя у стола.

Звонок. Витя срывается открывать. Вместе с ним кидается заплаканная Нина, в дверях удерживает

Витю, спрашивает: «Кто там?»

 

Женский голос. Открой, детка, открой. Это я.

 

Нина накидывает цепочку, открывает дверь, долго смотрит, затем впускает соседку Анну Степановну. Анна Степановна — маленькая, сухая женщина, работает ночным сторожем и поэтому днем всегда свободна. Она

в переднике, с закатанными рукавами. Лицо ее выражает глубокое горе.

 

Анна Степановна (в пространство). Что же это делается, а? Разлегся, боров немытый, а? Надо милицию срочно вызывать. Позвонить по автомату. (Обращается к Гране.) Девочка-то спит?

Граня. Спит вроде. (На лице Грани все время слабая улыбка. Это высокая, худая, кроткая женщина с сережками, с металлическими зубами. Она говорит тихо даже в минуты волнения.)

Анна Степановна. Что за ребенок, что за ребенок золотой! А? У меня такой только первый был, Гена: наестся и спит, как бутуз. Все говорили: бутуз и бутуз. А твоя Галька — тоже откуда что взялось: вроде отец (осторожно показывает головой на входную дверь) худущий, одни стропила. Ваши тоже, гавриловские, худые. (Внезапно.) Приехал? Прибыл?

Граня. Да прибыл.

Анна Степановна. Что делается! (Всплескивает руками.) И как же теперь?

 

Граня пожимает плечами.

 

С одной стороны, конечно, он отец твоему дитя. Отец дитя. А с другой — не простит он тебе. И не простит. Он, может, за головой твоей пришел. Вот и подумай.

 

Нина всхлипывает. Граня рассеянно смотрит телевизор.

 

Ведь он помнит, что его посадили по тебе, по твоей причине. Помнит? Он помнит, Граня, он, когда еще его уводили, сказал, что он сказал? «Я еще вернусь».

 

Граня согласно кивает головой, посылает Нину в другую комнату.

 

(Оглядывает комнату.) Ой, и как же чисто вы живете, как же чисто, прибрано! Но ничего. Нина будет зарплату приносить хорошую, Витька все же в интернате, еще купите себе и прикрыться, и обставитесь. Не все сразу, конечно. Трое детей, одни убытки. Единственно: не вешай себе на шею мужика, ну его на фиг! Когда он с тобой жил, много ты счастья видела, ну? Много? Скажи спасибо, что его на год посадили, а не на пятнадцать суток. Скажи спасибо суду еще, в ножки поклонись: смотри, его год не было, и Галька маленькая родилась, а все-таки дети у тебя спокойные, небитые, неруганные. И сама-то...

Граня. Да не ругался он.

Анна Степановна (не слушая). И сама-то — как хорошо! Вечером находишься, намылишься, чистая спать идешь, сама себе хозяйка. Надо тебе мужика — вон их сколько готовых бегает! Свой подарок всегда с собой носят!

Нина (входит). Мама, Галька проснулась, есть хочет!

 

Граня уходит.

 

Анна Степановна. И не плачет? Так лежит? Губешками шлепает? У, золотая! Мой первый, Гена, тоже так: проснется и головенкой давай вертеть, и крях-крях! А не плачет! Крях-крях! (Смеется.) Он как начнет кряхтеть, я сразу просыпаюсь. Ни от чего не просыпалась, ни от какого крика. А мы в комнате две семьи жили, я с Генкой и со своим Сергеем, с мужем своим. И еще одна женщина, Марта, с сыном — он в один день с Генкой родился. Мы вместе в одном родильном доме лежали с Мартой, койки рядом. Марте некуда было идти — она из детдома, да мужа нет. Я ее и взяла к себе. Так ее мальчик, бывало, оборется. А я сплю, сплю. А мой Гена начнет кряхтеть, меня сразу с кровати сдувает. Только кряхтел, а не плакал. Все почему: потому что мы с Сергеем были спокойные. Сергей мой и сейчас спокойный, даже слишком. Все внутри кипит, а наружу не идет. Я только никак покою не найду, все меня черт носит. У меня белье намочено, стирать собралась. А наш Юрка пошел вниз за газетой и приходит, говорит: у батареи в парадном Иванов спит.

 

Нина уходит. Анна Степанова говорит громко, адресуясь в другую комнату, а сама в это время смотрит телевизор. Витя тоже завороженно смотрит телевизор.

 

А Марту я взяла к себе, хотя у меня и так повернуться было негде. Комната двенадцать метров, да печка, да нас трое, да их двое. Соседи начали возражать, пошли скандалы. Мои пеленки висят на кухне — никто ни слова. А Марта начнет вешать — они возражают, снимают. У нас в комнате Мартины пеленки сушились. Туман, сырость, окно запотеет, зима была. Два месяца мы так проваландались, а потом как-то я ушла с Генкой гулять, прихожу — а Марты нет. Сама поняла, сама и ушла. Соседи, правда, два раза милицию вызывали, что Марта без прописки живет. А я ей ни слова никогда не говорила, Сергей-то тем более. А некоторым хоть в глаза плюй, оботрется и дальше живет. (Пауза.)

 

По телевизору передают сплошные взрывы. Анна Степановна пережидает и в передышке между боями торопливо высказывается.

 

Я ведь думала, что он к тебе вернется. Не потому, что обещал или что только о тебе думает. А потому, что ему больше некуда деваться. Помяни мое слово: он нехороший. Не бери его, на кой нам в подъезде пьянь? И Нина у тебя уже взрослая девка, зачем ей с чужим мужиком? Ей ни помыться, ни постираться.

Граня (появляясь в дверном проеме). Нет, он ничего мужик. Нина ему как дочь была.

Анна Степановна. Ой, не бери греха на душу!

Граня. Что ты, что ты.

 

Ребенок начинает вдруг плакать.

 

Анна Степановна. Ухожу, ухожу, сладкий мой.

 

Входит Нина с комком пеленок в руках.

 

А жених-то твой из армии пришел, знаешь? Николай-то Козловых, помнишь? Он все смеялся на тебя: вон моя невеста побежала.

 

Нина кивает.

 

Вон, говорит, моя невеста пятого класса. А он пришел солидный такой. Сегодня вечером на такси его привезли. И девушка с ним приехала. Может быть, на вокзале его встречала, может, он из армии себе привез, кто его знает. Ну, я побежала стирать. Мне Николай говорит: «Заходи, Степановна, на встречу». А мне некогда.

 

 

Картина вторая

 

Большая комната в квартире Козловых. Расположение такое же, как и в квартире Гавриловых, но обстановка совершенно иная. Правда, телевизор стоит в том же углу, экраном от зрителя. Ковры, хрусталь, полированная мебель. Стол раздвинут. За столом сидят Козловы: мать Николая, Таисия Петровна, отец, Федор Иванович, сам Коля в гражданском, с усами, и его девушка, Надя Тимофеева, — образец того, как в современных условиях может себя преподнести хорошо зарабатывающая продавщица универмага, парикмахер, работница конвейера или, в нашем случае, маляр. Надя курит. Сидящая напротив нее бабка Николая, Васильевна, остолбенев, провожает глазами каждый клуб дыма, возносящийся к потолку. Тут же Анна Степановна, все в том же фартуке и с закатанными рукавами. Она сидит на краешке стула, с рюмкой в высоко поднятой руке. У нее несколько подобострастный вид, она разрумянилась и молчит. Впрочем, за столом все очень румяные.

 

Федор Иванович. И хорошо служил, с удачей, как ты нам тут рассказал! И хорошо устроим работать. Не то что ранее. Ну, иди, сын, к инструменту, пора песни играть. Без тебя соскучился по пению, по вокалу. Давай, давай, потом налюбезничаешься, сейчас отец зовет тебя к твоему делу. Зачем тебя учили шесть лет? И если бы не бросил, то бы школу закончил, справку имел. А так — псу под хвост шесть лет моей жизни. Разве что отцу подыграть, и то не допросишься.

Николай. Папа, да ну!..

Федор Иванович. Иди, иди, ей-богу, как в детстве тебя уговаривать: садись да садись за инструмент.

Николай. Я даже в армии скрывал, что знаю ноты. А лейтенант подходит ко мне, говорит: у тебя интеллектуальное лицо, будешь петь в хоре. Так я и пропал. Но ничего, часто от занятий освобождали, на смотры мы ездили.

Анна Степановна. Просим, просим!

Федор Иванович (готовый рассвирепеть). Ну!

 

Николай, пожимая плечами, садится за пианино. Отец становится рядом. Видно влияние телевидения. Отец поет: «Лишь только вечер опустится синий...» Он поет напрягшись, не как поют за пиршественным столом — от всей души, а так, как поют люди, для которых мечтой всей жизни было петь. Такое пение обычно не производит приятного и радостного впечатления, — напротив, все за столом отводят глаза. Только Анна Степановна, всем безмерно довольная, тоненько подвывает. Таисия Петровна, не обращая внимания на мужа, занимается обслуживанием гостей — собирает тарелки, уносит их на кухню. Таисия Петровна подкладывает Анне Степановне пирога. Та, очнувшись от своего забытья, кротко протестует и тут же, с полным ртом, снова подпевает, раскачиваясь на стуле. Надя наливает себе вина. Каждый ее жест провожают глаза осатаневшей Васильевны. Надя нисколько не смущена, она не обращает внимания. Пение кончается. Хлопает одна Анна Степановна. Разгоряченный Николай становится за стулом Нади и наклоняется к ней, зарывшись в ее взбитых серебристо-розовых волосах. У Анны Степановны горят глаза.

 

Надя. Слушай, кончай эту бодягу! Я хочу танцевать.

 

Федор Иванович стоит у пианино, готовый петь еще и еще, но Николай, взяв за руки Надю, идет с ней к радиоточке. Николай ставит регулятор на полную мощность, звучит «Адажио» из «Лебединого озера».

Надя и Николай, прижавшись друг к другу, топчутся на месте под эту музыку.

 

Анна Степановна (внезапно схватившись за карман). Ой, сколько время! Ой, у меня же белье-то намочено! Ой!

Федор Иванович. Проворонила, проворонила все на свете: твой Сергей-то, небось, думает, что ты исчезла с лица земли, рад, небось, до смерти.

Анна Степановна (опомнившись, холодно). Сергей-то? Сергей мой меня встретит и проводит и никогда слова никакого не скажет.

Федор Иванович (саркастически кивает). Да уж верно. Уж все слова ты за него скажешь, за тобой не завянет.

 

Анна Степановна убегает.

 

Побежала... Народный контроль в действии.

 

Танцы у Козловых продолжаются. Надя и Николай танцуют теперь под «Танец с саблями» Хачатуряна. Отец отходит от пианино, садится к столу. Мать несет чайник. Бабка неотрывно смотрит на Надю, на ее сапоги, на платье. Один палец у Нади перевязан.

 

Таисия Петровна (стараясь перекричать «Танец с саблями»). Чаю попьем хоть перед тем, как разойтись по домам. А то поздний час, завтра Федору Ивановичу вставать в шесть утра на работу.

Николай (он уже совсем ошалел от своих прыжков и тоже кричит). Какая работа, мать! Завтра воскресенье!

Таисия Петровна. О, у меня все дни перепутались. Садитесь все же пить чай.

Николай. И рано ты гостей гонишь. В других-то домах бы сорок человек назвали и гуляли бы до утра.

Федор Иванович. В других домах одно, а у нас в дому иное.

Николай. Раз в жизни человек из армии приходит. Не так ли, Надя?

Надя. Разумеется.

Николай. Ух ты, красавица моя.

 

По радио начинают передавать текст. Некоторое время Надя и Николай танцуют под новости,

но потом веселье само собой гаснет, и молодые садятся к столу.

 

Надя. О, торт. Я не ем торт.

Бабка (подает голос). А что же ты ешь-то?

Николай (наставительно). Бабушка, уважай вкусы других людей.

Бабка (роняет). Я вас люблю и уважаю, беру за хвост и провожаю.

Таисия Петровна (ласково). Ешьте, Надя, варенье. Сама варила летом, своя клубника. У нас садовый участок, такая клубника была!..

Надя. У вас садовый? И дом есть? Сколько комнат?

Таисия Петровна (ласково). А сколько вам надо?

Николай. Мама, я пришел из армии!

Таисия Петровна. Нет, ну действительно, сколько вот вам, молодым, надо комнат? И сколько вы оставите нам доживать свой век?

Надя. Нам надо? У вас есть две комнаты, не так ли? Ну, мы возьмем себе ту, которая поменьше.

Федор Иванович. Вот спасибо, удружила.

Надя. Потому что когда будут дети, то ведь дети спят не с папой с мамой, а с дедом и бабушкой.

Бабка (громко). Шут знает что. На всех чертей похож.

Надя (четким, громким голосом, без тени застенчивости). Тут у вас много места мебель занимает.

Бабка. И мебель не туда.

 

Никто не обращает на нее внимания. Все, словно зачарованные, как по команде, поворачивают

головы к тем объектам, которым уделяет внимание Надя.

 

Надя. Мебели должно быть мало. Зачем этот сервант, эта выставка посуды? Зачем журнальный столик? У вас что, журналы? Ковры должны быть с длинным ворсом, чтобы утопала нога.

 

Николай машинально кивает головой, обняв Надю за плечи.

 

Федор Иванович. Конечно, мы темные люди. Из рабочего класса выходцы.

Николай. Надя тоже рабочий класс. (Кладет голову Наде на плечо.)

Бабка (внезапно). Что ж, вам ту комнату, а я куда же? На кухню?

Надя. В вашей квартире, конечно, тесно трем поколениям.

Таисия Петровна (примирительно). Ну, ничего, ничего. Как-нибудь да поладим. Надюша, пойдем, поможешь мне мыть посуду.

Надя. Только без меня, только без меня.

 

Федор Иванович шлепает ладонью об стол, решительно встает и вслед за женой уходит на кухню. Бабка удаляется в свою комнату, тщательно прикрыв за собой дверь на бумажку. Надя шепчется о чем-то с Николаем, и тот, встрепанный, бежит на кухню. Надя подходит к пианино и своими грубыми пальцами играет «Чижика-пыжика». В кухне все замерли и прислушиваются.

 

Федор Иванович. Сейчас инструмент раскурочит. Так его! Так его!

Николай. Ну мам! Я только пришел, только пришел из армии — и уже начинается!

Таисия Петровна. Федя, Надя хочет остаться ночевать у нас.

Николай. Это я хочу!!!

Федор Иванович. А она еще больше ничего не хочет?

Таисия Петровна. Федя. Обожди. Ну подумаешь, маму положим на кушетку, сами вдвоем на тахте.

Николай. Поночуете ночку!

Федор Иванович. Кабы одну ночку, а то ведь потом и не уйдет.

Николай (весело). А может, мне уйти?

Федор Иванович. Ты помолчи, Коля, пока тебе еще язык не укоротили. Больно много говоришь сегодня.

Николай. Пошло дело.

Федор Иванович. Ты как это с отцом?

 

Большая комната. Надя играет «Чижика». Коля несет из бабкиной комнаты подушку, простыни у него волочатся по полу. Бабка бежит следом и подбирает простыни. Таисия Петровна несет в бабкину комнату свежее белье. Все происходит чрезвычайно быстро под «Чижик-пыжик», и вот уже бабка в ночной рубашке сидит на кушетке

и тупо смотрит на свою дверь, за которой скрываются Надя и Николай. Дверь закрывается на бумажку.

 

 

Картина третья

 

Утро у Гавриловых. Граня проносит ребенка в кухню. По дороге задерживается около Нины.

 

Граня. Чудо ты. Ему ведь сначала некуда деваться, вот он и приехал. А так — он уйдет. И нечего ему было в подъезде валяться. Все бы говорить стали. Подумаешь — он в ванной переночевал. Я ему тряпок на пол накидала. (Уходит.)

 

Приходит Витя.

 

Витя. Иванов на кухне сидит с Галькой.

Нина. Ничего, он скоро уедет.

Витя. Он говорит, что будет теперь где его дочь.

Нина. Его ведь мама не пустит к нам жить.

Витя. Она ему говорит: уходи ты, бога ради. Ведь снова все начнется. А он — нет. Нет, нет и нет. Говорит, я понял. Она ему побриться зеркало дала.

Нина. Тоже ведь неудобно, если он поедет от нас в таком виде.

Витя. И она ему сказала: подожди, завтракать будем.

Нина. А где Галька? Возьми ее.

Витя. Он ее держит на руках. Она сказала: ты сейчас бриться будешь, отдай Гальку. А он говорит: погоди и погоди.

Нина. Это он трезвый такой.

Витя. Конечно.

Нина. Иди за Галькой. Если он бриться будет, а мама завтрак готовить, им все равно Гальку некуда девать.

 

Витя уходит. Нина бессмысленно смотрит в окно. Витя приходит.

 

Витя. Мама туда коляску отвезла. Они Гальку в коляску положили. Он бреется и на Гальку смотрит.

Нина. А мама?

Витя. А мама кашу варит.

Нина. Он скоро уйдет.

Витя. Мама говорит, чтобы он ехал в деревню к нашим. Она письмо ему даст. А летом все равно она Гальку туда повезет, к бабушке.

Нина. Конечно! Он там работать будет. Хоть кем, хоть сторожем.

Витя. Да, он напьется и все, и никаких сторожей. Его и выгонят. У тети Маруси у самой дядя Ваня такой. Она говорила маме: что твой Иванов беспробудная рожа, что мой Иван.

Нина. Ничего, он уедет как-нибудь.

 

 

Картина четвертая

 

Утро у Козловых.

Постели убраны. Стол накрыт. Мать в праздничном, отец в расстегнутой у ворота белой рубашке, бабка

в платке с цветами сидят за столом и ждут, что будет. Дверь открывается, бумажка падает. Появляется

Надя — без грима, в своем серебряном платье и тапочках на босу ногу. За ней идет, жмурясь, Николай.

 

Николай. Мама, дай Наде полотенце умыться.

Таисия Петровна (как ни в чем не бывало). Сейчас, деточки. (Достает из шкафа большое полотенце.)

 

Николай берет его. Молодые удаляются. Слышен шум воды, потом дверь в ванную закрывается. Мать возвращается к столу, пожимает плечами. Отец принимается за еду. Все начинают смотреть телевизор,

по которому идет какая-то детская передача. Поет маленький мальчик.

 

Бабка. Все расставила, разобрала по местам. Нам уже все уготовано. Потеснимся, перемрем, детям уступим, смертию смерть поправ. Вы тут, мы там, внуки с дедами, а бабку на погост. И ковер ей мелкий.

Таисия Петровна. Все ей нравится даже слишком. Была бы ее воля! Все ей нравится. Она ведь из общежития. Она на нашу квартиру намаслилась. Это да. А наш Николай ей ни на что не нужен. А он тянется вообще уйти за ней. Она только моргни.

Бабка (подумав). Хичница.

Федор Иванович. Еще как! У нас и то таких нет. Я лично такую кралю бы к себе не оформил.

Таисия Петровна. Она маляр на стройке.

Федор Иванович. Тоже бывают разные маляры. А эта сразу себя показала.

Таисия Петровна. А она мне еще в прошлый раз, когда без Николая приходила знакомиться, не понравилась.

Федор Иванович. Я только одного не пойму: почему она так себя ведет, а? Почему у нее так все сразу наружу выскакивает? Другая бы и посудку помыла, и на стол помогла бы собрать, и язык бы придержала, раньше времени не выставлялась! Все-таки к жениху в дом попала!

Бабка (прыскает). К жениху!

Федор Иванович. Нет, ну почему, неужели она не понимает, что так нельзя! Всех обложила за мебель.

Бабка. А он ей, этот гарнитур, и во сне не приснится.

Федор Иванович. Переночевала ночь с чужим парнем, а?

Таисия Петровна. Правда, можно было Коле раскладушку в кухне поставить.

Бабка. А они поженятся, так я в кухне на раскладушке буду.

Федор Иванович. Кто о чем, а паршивый о бане.

Бабка. Конечно. Колька женится, я на кухне жить буду, а Коле нашему и вам по комнате будет, и все. А потом я дальше кухни пойду, в землю.

Таисия Петровна. Вечно ты со своим: в землю. Как чуть что, так ты уходишь в землю.

Бабка. А куда прикажете? Здесь мне места не будет, я свое отжила. У Клавди у самой некуда. В богадельню разве.

Таисия Петровна. У Клавди квартира такая же, а беспорядку больше.

Бабка. Не кричи на мать-то.

Таисия Петровна. Кто тебе слово-то сказал?

 

Молчание. Шум воды.

 

Федор Иванович. Вчера эта Степановна пришла, давно ее не видели. Вынюхать пришла, какая-такая невеста к Николаю приехала. Зачем ее приглашала-то?

Таисия Петровна (кипит негодованием). Это Николай ее позвал, ему дай волю, он позовет весь двор, всю шпану.

Бабка. Теперь и не отплюешься. Все скамейки во дворе знать будут.

Федор Иванович. Да пошли они все.

 

Через комнату идет процессия. Надя впереди. Николай следом. Снова дверь закрывается на бумажку.

 

Бабка. Ни здравствуй, ни прощай.

Таисия Петровна (преувеличенно громко). Чаю кому налить? Коля! А Коля! Вы чай или кофе растворимый будете?

Николай (из комнаты). Ладно тебе, мам!

Федор Иванович. Не лезь к ним, видишь, они недовольны.

 

Выходит Николай, тщательно закрывает за собой дверь на бумажку.

 

Николай. Ну, с добреньким утром!

Федор Иванович. С добрым утром, тогда-то мы не успели поздороваться.

Николай. То не в счет. То вы должны были закрыть глаза и растаять. Все потому, что у нас проклятые смежные комнаты. Теперь всю дорогу так будет: «Извините, мы не помешали?» — и так далее.

Федор Иванович. Почему же это? Почему это так будет?

Таисия Петровна. Федя.

Федор Иванович. У меня еще никто не спрашивал, между прочим, как в моем доме будет. Я пока еще нахожусь в своем собственном доме.

Николай. А я как будто бы что? Не нахожусь?

Федор Иванович. А ты у своих родителей в доме, понял?

Николай. Господи! Да я что здесь, из милости?

Таисия Петровна. Отец, пойди на кухню, у меня там посмотри, не сгорел ли пирог.

Федор Иванович (в сердцах). Пирог! (Уходит.)

Таисия Петровна. Коля, Коля, ну что ты! В самом деле!

Николай. Надя ко мне в Сызрань приезжала два раза. Она моя жена.

Таисия Петровна. Она к тебе два раза приезжала, а отец на тебя всю жизнь положил. Учил тебя, кормил.

Николай. Я своим детям не буду так говорить.

Таисия Петровна. До своих еще дожить надо. И вырастить самим.

Николай. Начинается!

Таисия Петровна. Никто ведь тебе ничего не сказал, правда? Все надо обсудить по-тихому, спокойно.

Николай. А пока что вы ей в душу плюете.

Таисия Петровна. Слушай, ей, по-моему, все как с гуся.

 

Входит Надя.

 

Надя (своим дерзким голосом, без выражения). Что за шум, а драки нету?

Николай. Нет и не надо. Садись пить чай.

Таисия Петровна. Садитесь, садитесь, Наденька, в ногах правды нет.

 

Надя садится.

 

С добрым утром вас.

Надя. С добрым утром.

Бабка. Поздоровкались.

 

Входит Федор Иванович.

 

Федор Иванович. Тая, пирог забирай.

 

Таисия Петровна уходит, Федор Иванович садится.

 

А, кого я вижу! Здорово!

Надя. Здорово.

Федор Иванович. Что же это такое, в такой день — и без вина. Коля, давай похлопочи, сбегай за уголок. Выпьем за невесту и брак.

Николай. Вот папа! Сообразил! Надо же! Я мигом. Надя, ты тут не балуйся. (Убегает.)

Федор Иванович. Деньги у меня в пальто в кошельке! (Пауза.) Ну а пока, что ли, чаю выпьем.

Надя. Я чаю не пью. Я вино буду ждать.

Федор Иванович. Мешать не хочешь? Понимает, а? И то хорошо.

Бабка. Хоть стой, хоть падай.

Федор Иванович. У меня теща — золотая баба. Она всегда правду режет. Ты еще сомневаешься — сказать не сказать, а она уже брякнула.

Надя. Это признак невоспитанности.

Бабка. О-хо-хо-хо-хо! Ой, рассмешила! (Смеется, закашлялась.)

Федор Иванович. Нет, конечно, какая воспитанность у нашей бабки! Она фабричная, она ткачиха. Образова­ние три класса, четвертый коридор. И вся культура. В цеху какая культура? Там мать-перемать. Вот у вас на стройке — там да. Там «здравствуйте» говорят, когда приходят, «спасибо», когда раствор подают, «извините», когда на ногу наступят. А в общежитии, там вообще, небось, лекции читают про культуру быта. Про то, как себя надо вести в чужом доме.

Надя. Недавно нам читали лекцию о любви и дружбе.

Бабка. О любви и дружбе под забором.

Надя. Нет, просто о любви и дружбе. Что такое любовь и как с ней бороться. У вас спички не найдется?

Федор Иванович. А мы с бабкой не курим.

Надя. А мне в зубах поковырять. Пойду на кухню.

 

Входит мать с пирогом.

 

Таисия Петровна. Наденька, куда?

Федор Иванович. Она за спичками.

Таисия Петровна (вслед). Там у плиты, на полочке.

 

Молча сидят за столом. Смотрят телевизор. Хлопает дверь.

 

Федор Иванович. Коля пришел! Коля!

 

Молчание.

 

Николай!

 

Молчание.

 

Таисия Петровна. Наверное, пошел к Наде на кухню.

Федор Иванович. Пройда девка. Кому хочешь глотку перегрызет.

Таисия Петровна. Коля выбрал, Коля знал.

Федор Иванович. Колька-то выбрал! Его, скажи, вы­брали и на веревочке потащили.

Таисия Петровна. Ну а что? Я вон тебя тоже выбрала.

Федор Иванович. Я один-то у тебя и был, выбирать было не из кого. Один на тебя польстился.

Бабка. Чего вспомнил! А не вспомнил, как я тебя в дом не пускала? Придет, сидит, глаза об дверь мозолит. Когда Тая придет да когда Тая придет. Я тебя и добром проси­ла уйти, и веник брала. Уйдет и у парадного встанет. Клавдю посылала посмотреть, она придет: стоит, мама. Куда ж ему деваться.

Федор Иванович. Да уж, невоспитанная ты была, невоспитанной и осталась. Правду Надя сказала.

Бабка. Ты больно зато воспитанный. Как поселился, так показал свой кипучий нрав. Как еще выселить тебя, не знала.

Таисия Петровна. Мама!..

Бабка. Руку на меня поднимал.

Федор Иванович. Э-э-э... Замолола.

 

Хлопает дверь.

 

Таисия Петровна. Что это?

 

Входит Николай, румяный, запыхавшийся.

 

Николай. Народу! Несмотря на утренний час. Бутылку сухого взял. А где Надежда?

Таисия Петровна. Она на кухне.

Николай. Выжили? (Уходит, возвращается.) Она ушла. Все. (Садится в пальто на стул.)

Бабка. И хорошо.

Федор Иванович. Девки всегда ломаются. Ничего, ничего.

Таисия Петровна. Меня здесь не было. А что слу­чилось-то?

Бабка. Она на меня сказала: невоспитанная. Невоспитан­ная я для нее.

Николай. Бабушка, эх, бабушка ты.

Таисия Петровна. Раздевайся-ка.

Николай. Я за ней поеду.

Таисия Петровна. Вот тебе и раз! Куда ты поедешь-то? Может, она и не в общежитие сейчас. Может, еще куда.

Николай. А куда ей еще? У нее здесь никого нет, она вообще сирота.

Таисия Петровна. Ну, ладно. Выпьешь чаю, возьмешь пирог, эту бутылку свою... Что еще? Бутербродов сделаю. Конфет там, печеньица. Раздевайся, позавтракай и по­едешь.

 

 

Картина пятая

 

Завтрак у Гавриловых. За столом Витя, Иванов, Граня. Тут же коляска.

 

Граня. Надо бы со свиданьицем, да нету денег. Нина в чет­верг получку принесет, у нее ученическая, двадцать три рубля. А я в тот понедельник только получу.

Иванов. Я сказал — всё! Никакого.

Граня. Да рюмочку бы можно, но нет на что.

Иванов. Сказано.

Граня. Теперь о прописке. Только ты уж не пей. А то не пропишу. А прописаться тебе у меня вообще нельзя.

Иванов. Нельзя?

 

Пауза.

 

Граня. Кто ты здесь есть? Скажут: кого к тебе прописы­вать? Прохожего мужика?

 

Пауза.

 

Иванов. Это-то да.

Граня. Вот и думай.

 

Пауза.

 

Иванов. А что думать?

Граня. Что?

Иванов. Пойду, завербуюсь.

Граня. Да я ж тебя не гоню.

Иванов. Все равно не пропишут.

Граня. Не пропишут просто так.

Иванов. А как?

Граня. Как, как. Мужа к жене пропишут, вот как.

Иванов. А мы же с тобой...

Граня. Ну и что...

Иванов (наконец-то понял). А что, давай, что.

Граня. Соседи тебя там выписали, на Зеленом шоссе. Я уз­навала. Как полгода прошло, так и выписали.

Иванов. Я тоже ходил. А им что обо мне думать. Им же лучше.

Граня (переживая). Я туда приехала, а Митревна мне через цепочку еле открыла, говорит: «Нечего тебе сюда шастать, Иванова мы выписали». Новый жилец, что ли, там живет. Вить, позови Нину, а то стынет.

Витя. Она не пойдет.

Граня (быстрый взгляд на Иванова). Что это: не пойдет! Как это не пойдет! Ну-ка, чтобы быстро шла! Чтобы я два раза не говорила!

 

Витя подходит к двери в смежную комнату.

 

Витя. Мама говорит, чтобы ты шла. Иди, а то она сама придет.

 

Нина боком выходит, садится.

 

Граня. И чтобы у меня без этих... Живо всыплю... Не пос­мотрю, что уже невеста... (Иванову.) Николаю Козловых она невеста... С седьмого этажа... А я не посмотрю.

 

Иванов кивает. Он теперь в его состоянии приемлет абсолютно все. Нина оскорблена.

 

Да нет, я пошутила. Это Колька Козловых, когда Нина была еще маленькая, с Витькой нашим все гуляла... Он говорил: «Вот она, моя невеста». Конфеты ей дарил. Нина была маленькая, а Витька наш был толстый, боль­шой, как вот Галька сейчас растет. Она его еле на руки подымала. Ее во дворе так и звали — Колькина невеста. Теперь он из армии пришел, теперь у него, небось, и своя невеста есть. Степановна говорила, что он из армии в такси приехал и с девушкой.

 

Молча едят. Разговор не клеится.

 

Так что Нина у нас теперь невеста без места. Ну? Чего не смеешься, а? Я все вам отдала в своей жизни. Ну?

Иванов. Им что. Им что!

Граня. Помолчи, твое дело молчать.

Иванов. Можем.

Граня. Скажи хоть словечко матери.

Нина. Я не против, что. Пусть поест с нами. Его вещи в че­модане, я сейчас принесу. (Приносит чемодан.) Здесь все. Я выстирала, выгладила.

Иванов. Что ж, спасибо. (Хочет встать.)

Граня. Сиди-ка. Сейчас чай будем пить.

Иванов. А я говорю, спасибо.

Граня. Да сядь. Где ты такую власть взяла? Где это выучилась людей выгонять? А?

Нина. Да пусть чай пьет.

Иванов. Извините, если что. (Пытается встать, но Граня его усаживает.)

Граня. Не пусть чай пьет! Не пусть чай пьет! Решительная какая!

Нина. Если у нас негде жить, это не значит, что кто-то гонит. Можно жить у тети Маруси нашей в Чулкове.

Граня. У тети Маруси в избе трое детей, да бабушка, да дядя Иван. Больно нужно тете Марусе. Вы ездили к тете Марусе на лето, больно вы там кому нужны были!

Витя. Мы там ягоды... грибы собирали... В пруду купались. В Чулкове хорошо. Места в избе много. Тетя Маруся в колхозе все время, дядя Иван когда спит, когда на рабо­ту ходит. Тоже их нет. Одна бабушка с нами.

Граня. Здравствуйте! Радио включили! Давно тебя не слышали, разговорился.

Витя. Сергей безрукий все приглашал: приезжайте к нам, у него братнина изба пустая. Целая изба! С печкой, с подполом, с сараюшкой.

Нина. Там можно сторожем устроиться ночным.

Граня. Витя, наливай чаю.

Нина. Я сама. (Встает.) Билет дотуда восемь рублей. Мы сами всегда с Витькой бесплацкартным ездим.

Иванов. В таком случае... в таком случае... Спасибо, что же, спасибо. Я могу на Север завербоваться.

Витя. Чулково тоже на Севере! А летом туда Гальку мама привезет.

Иванов. Это как хотите. Ваше дело, семейное.

Граня. Не слушай ты их. Дети.

Иванов. Дети от яблони недалеко падают.

Граня. А что же ты хочешь? Чтобы тебе красный ковер расстелили, как космонавту? Наготовил тут делов, наго­товил, под суд пошел, и думаешь, что дети тебя примут?

Иванов. Под суд ты меня подвела, это точно.

Нина (вскрикивает). Мама!

Иванов. Да небось. Я думал, семья, к дочери ехал, к жене. Думал, по-человечески.

Граня. Все и есть по-человечески. Все не сразу. Если ты человеком будешь, все будет по-человечески. Человеком, а не скотом пьяным. Понял?

Иванов. Чтобы ты так меня поняла.

Нина. Мама, ну что ты с ним разговариваешь?

Граня (Иванову). А ты не видишь, что я тебя понимаю? Кто тебя от батареи поднял? Я тебя привела, ни на кого не посмотрела, ни на детей своих, ни на кого.

Иванов. Это ты точно. Это я тебя знаю.

Нина. Мама, ну с кем ты? Что ты!

Граня. Знаешь? Ты меня и другой знаешь. И я тебя другим знаю. Лучше бы не знать.

Иванов. Опять верно. Это я тебе обещал.

Граня. Обещал-то обещал...

Нина. Мама, он что, у нас будет?

Граня. Ты голоса не поднимай.

Нина. Он у нас будет? А? (Плачет.) О-о-о, что делать, что делать, люди, люди... (Пошатываясь, встает от стола.)

 

 

Картина шестая

 

Нина стоит у подъезда. Обычная картина двора: горка ящи­ков в углу, скамейка рядом со ступенями, окна, наглухо заве­шенные. Нина стоит совершенно неподвижно, она в валенках, в платке.

Мимо Нины идет из подъезда Николай. Он с сумкой, в которой бутылка, свертки, коробки, пакеты.

 

Николай. О, невеста! Ты в каком сейчас классе?

Нина. Ни в каком.

Николай (не обращая внимания на сердитый тон Нины). Не может быть! Что, уже закончила школу?

Нина. Закончила... Ходить туда закончила...

Николай (для проформы). И чем занимаешься?

Нина. Работаю. Ученицей.

Николай. Где?

Нина. А в «Гастрономе».

Николай. Поближе к котлу, значит. А выросла! Все теперь. Хотел тебя конфетой угостить, да не угостишь, а то еще чего подумаешь. Ну, побежал.

Нина. Счастливо. (Отворачивается.)

Николай. Еще увидимся! Соседи! (Уходит.)

 

Нина стоит спиной к залу.

 

 

Картина седьмая

 

Женское общежитие. Четыре кровати, шкаф с зеркалом, посе­редине круглый стол. Обстановка как в гостинице, только на окне, на шпингалете, висит вешалка с Надиным платьем, у каждой кровати на стене прибит коврик или палас, на тум­бочках стоят флакончики, баночки, коробки пудры и т. д. За столом сидит Надя, в халате, нога

на ногу, в тапочках, и жует. Входит Николай, предварительно постучав и не получив ответа.

 

Николай. Там у вас было открыто... Здравствуй, Надежда моя!

Надя. Здорово. (Перед Надей на столе батон, нарезанная кол­баса, бутылка молока, пачка сахару. На полу чайник.)

Николай. Обедаешь? А чего у нас не поела? (Снимает пальто и аккуратно вешает его на нарядное платье Нади, висящее на окне). Загордилась... Ушла, не дождалась. Подумаешь, обидели тебя. Меня еще не так, бывало, обижали. Свои же люди, родители, что с них взять, а? К ним же потом и возвращаешься.

 

Надя, не переставая жевать, задумчиво смотрит на Николая. Николай выставляет на стол бутылку,

отодвигает Надины припасы, выкладывает из авоськи пирог, печенье, бутерброды, пакеты, кульки.

 

Николай. Что это ты ешь какую сухомятку. Вот, угощайся, пока я жив! Здесь еще бутерброды мама дала. (Садится, довольный.)

 

Надя, не вставая, стучит кулаком в стену. В дверь робко царапаются. Смущенной цепочкой входят

девушки в халатах, одна в пижаме, одна в зимнем пальто и шапке.

 

Надя. Угощайтесь вот, вас угощают. Налетай, подешевело.

 

Надя берет кулек и переворачивает его над столом. Конфеты сыплются градом. Это — как сигнал. В мгновение ока исчезла со стола бутылка, ловкие пальцы разорвали картонную крышку коробки от печенья, пятерни полезли разламывать пирог, потекло варенье. Николая почти не видно за спинами сгрудившихся у стола девиц. Надя в стороне, на своей кровати. Самое поразительное в этой расправе с Николаевым угощением — это залихватская безжалостность, дикое озорство и даже издевательство над жалкими продуктами питания. Варенье размазали по газете, печеньем стали кидать в форточку и попали в Николаева пальто, так что оно сразу стало пятнистым от муки. Николай бросился чистить пальто, а ему в этот момент налили за шиворот вина из бутылки. Николай сначала пробовал смеяться вместе со всеми, потом стал разочаровываться, скучнеть, затем страшно

обиделся, побагровел и стал сопротивляться.

 

Николай. Кончайте, в конце-то концов! (Выведенный из себя Николай пытается хватать девушек за руки, когда сдергивают на пол его пальто.)

Девушка с завязанным горлом. Он драться, драться! Ах гад!

 

Надя в это время безучастно сидит на кровати со своими свертками и пьет молоко из бутылки. Внезапно

в дверь звонят. Девушка в пальто и съехавшей набок шапке идет в прихожую. Она кричит оттуда.

 

Девушка в пальто. Там Семенову спрашивают.

Девушка с завязанным горлом. Она к родне в Каширу уехала, приедет завтра утром.

 

Девушка в пальто исчезает. Следом за ней вон из комнаты тянутся остальные. Николай, помятый,

в мокрой рубашке, вытряхивает свое пальто, которое лежало на полу.

 

Николай. Ты так со всеми гостями поступаешь? Красиво. Я ехал, мать тебе пирог испекла. Ночью тесто ставила. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты есть. Мама тебе бутербродов положила, как порядочной. Тем более ночевать оставила. Знаешь, после такого...

Надя (своим величественным металлическим голосом, почти провозглашает). Прости меня, Коля, что я тебя испортила!

Николай (задохнувшись, изумляется). Ты меня?

Надя (не слушая). Прости, что испортила, да. Но ты мне не подходишь.

 

Николай, зверски обиженный, натягивает свое уже вычищенное пальто, долго кружит

по комнате среди мусора, копается в объедках, наконец вытаскивает из-под стола свою

авоську, вытряхивает и прячет в карман.

 

Николай. Так, да? Так, да? Извините тогда. Что помешал.

 

Надя поднимает руку, включает радиоточку. В комнату врывается бурный марш «Прощание славянки».

Николай под этот марш уходит. Надя поднимает с пола вешалку со своим выходным платьем, встряхивает

его и опять вешает на окно.

 

 

Картина восьмая

 

Тот же двор. Нина катает коляску у подъезда. Из подъезда к ней спускается Витя.

 

Витя. Нин, мама велела уже Гальку домой везти.

Нина. Вези.

Витя. Мама сказала, чтобы ты везла.

Нина. Не пойду я.

Витя. Мама сказала, Галька замерзнет.

Нина. Ну и пусть сама ее берет. Я домой не вернусь.

Витя (с укором). У, ты какая!

 

Молчание.

 

Нина. Да не замерзла она. Я носик пробовала, вот сейчас попробую. (Наклоняется над коляской.) Теплый.

Витя. Он там в ванну пошел купаться.

Нина. Пусть.

Витя. Мамка постель перестилает.

Нина. А мне что?

Витя. Где я теперь спать буду? (Это вопрос Витя произносит скорее задумчиво и риторически, нежели в практическом смысле.)

Нина. На моей.

Витя. А ты?

Нина. А я под батареей, в парадном.

Витя. Я вот маме скажу.

Нина. Подумаешь!

Витя. Все маме скажу, вот увидишь! (Пауза.) Идем домой, Нинка. Будем жить в комнате втроем с Галькой. Вот честно. Им ту комнату, нам эту. И все. Честно! Замок вставим. Он к нам не войдет даже.

Нина. А он возьмет палку, как тогда, и в дверь садить будет.

Витя. А мы уши заткнем.

Нина. Гальке не заткнешь.

Витя. А я ему пистолетом. Т-д-бахх! Мой-то пистолет, он стреляет присосками. Пхх — в лоб ему присоску.

 

Нина бледно усмехается.

 

Нин, пойдем домой! Сейчас по телевизору будут мультики.

Нина. Не хочу я твои мультики.

Витя. А хочешь, хочешь! Пошли. Сядем все и будем смотреть.

Нина. Не пойду. Бери Гальку.

Витя. Нет! Мама сказала, ты! (Убегает.)

 

Нина стоит, катает коляску от себя и к себе. Появляется Николай с пустыми руками.

Николай сворачивает к подъезду и натыкается на Нину.

 

Николай. Ну что, меня ждешь?

 

Нина молчит, безучастно катая коляску.

 

Ты чего молчишь? Жених, можно сказать, из армии пришел, а ты молчишь, никак не поприветствуешь. Ну?

 

Нина молчит, покачивая коляску.

 

Ты, я вижу, даром времени тут не теряла. (Кивает на коляс­ку.) Замуж вышла?

Нина. Нет. (Отворачивается.)

Николай. Одинокая мать?

Нина. Ну что ты ко мне привязался? Это моей мамы девочка. Моя сестра. Ну?

Николай (присвистнув). Твоя мать родила?

Нина. Да.

Николай. Она же старая.

Нина. Ей тридцать восемь, какая старая?

Николай. Замуж вышла, да?

Нина. Нет. Вообще-то не знаю, собирается вроде.

Николай. Собираться-то все женщины собираются, а на практике выходит по-другому.

Нина. Нет, он-то сам хочет пожениться.

Николай. А она думает?

Нина. Она думает. Куда ей лишнего мужчину себе на шею вешать. Ему стирать, готовить и так далее.

Николай. Ну, это значит, она его не любит. Я, когда женюсь, долго с женой чикаться не буду. Так: «Койку заправить! Раз-два!»

 

Нина слегка улыбается.

 

Ну, ладно. Ты что, с утра так и гуляешь?

Нина. Так и гуляю.

Николай. Понятно. Свежим воздухом. Ну, ладно. А то меня еще сегодня в одно место приглашали. Ребята собираются, то, другое. Еще надо успеть чего-нибудь купить.

Нина. К Борису, что ли?

Николай. А что?

Нина. У него диски, говорят, отличные.

Николай. Нет, не к Борису. Ну ладно, пока.

Нина. Счастливо.

 

Николай убегает. Выходят Анна Степановна с тазом мокрого белья и ее муж, Сергей Ильич,

с ба­ком белья. Анна Степановна останавливается возле коляски, заглядывает внутрь,

чмокает, приговаривает: «У, ти милий!»

 

Анна Степановна. Здравствуй, Ниночка. Черт его не знает, дома сохнет — все не то, не тот запах. Привыкла еще со старого дома вешать на улице. А ты что, я из окна смотрю, все гуляешь и гуляешь тут? Тебя кто обидел? Ох, все не к добру, не к добру. Пошли, Сергей, отдохнули.

 

Они вешают в отдалении белье. Анна Степановна подбегает.

 

Нинок, ты, пока стоишь с девочкой, покараулишь белье?

 

 

Картина девятая

 

У Козловых. Стол накрыт, за столом гости — Клавдия, сестра Таисии Петровны, и ее муж, дядя Митя.

Входит Николай.

 

Клавдия. О, Николай-воин! Красавица стал парень!

 

Гости едят и пьют. Дядя Митя ест мало и с осторожностью, разглядывая каждый кусок и задумчиво,

с прислушиванием к внутренним ощущениям, пережевывая.

 

Кто вверх, а кто вниз. Мы-то с дядей Митей вниз растем, правда, Николай?

Николай. Ну что вы, тетя Клава, вы еще самая ягодка.

Клавдия. Да дай я тебя расцелую, племя мое!

 

Целуются.

 

Федор Иванович. Ну, сынок, раздевайся, садись с нами. У нас, видишь, со стола не сходит. Я думал, ты вдвоем придешь, а?

Николай. Я еще должен тут в одно место направиться.

Федор Иванович. Да что тебе место? (Он разгорячен от выпитого.) Что место? Уважай свою родню, дядю Митю и тетю Клаву прежде всего, они пришли по зову сердца, может, они что хорошее посоветуют, раз родители тебе — плюнул и растер.

Николай (молчащей матери). Мам, пойдем в ту комнату.

 

Николай и мать уходят.

 

Клавдия. Секреты, секреты и секреты.

 

Таисия Петровна входит.

 

Клавдия. Секреты, говорю.

Таисия Петровна (пожимая плечами). Да рубашку просил на сменку.

Клавдия. Уже живо замарала ему рубашку. Помадой, что ли?

Таисия Петровна. Не видела. Не показал. В пиджаке был.

 

Из комнаты, направляясь в ванную, идет Николай. В ру­ках у Николая скомканная рубашка.

 

Коля, брось там в грязное, я постираю.

Николай. Я сам, что ты.

Клавдия. Как об матери заботится!

 

Николай выходит. Пауза. Дядя Митя осуждающе качает головой. Он недоволен Клавдией.

 

Ну и что? Правильно, об матери заботится, ему надо забо­титься об ней, она у него одна — мать.

 

Дядя Митя опять качает головой.

 

Дядя Митя. Зарапортовалась.

Клавдия. А что я сказала?

Федор Иванович. Пусть, пусть сам постирает. Значит, стыд есть.

Клавдия. Вообще-то парня жалко. Вас-то что, вы свой век отжили. А парня жалко, что он с начала жизни связался с лахудрой. Вы-то что, перебьетесь. Подумаешь, делов-то куча, уступите им ту комнату, а сами с бабкой поночуете. Не молоденькие, не покраснеете. Мать есть мать, раньше с ней и то в одной комнате жили. А мы как с Митей жили? Мы с Митей, да его мама, да бабка Варя, это раз, да брат Мити, да братнина жена. Да у нас Костя родился. И все в одной комнате двадцать метров.

Федор Иванович. И ругались, как собаки.

Клавдия. А ты как думаешь? Иногда и пособачишься, а бабка Варя все мирила. Бабка Варя-то, а? Мить?

Дядя Митя. Бабка прелесть, в отличие от тебя.

Клавдия. Сказанул свое словечко.

Дядя Митя. Что людям в жизнь вмешиваться?

Клавдия. Так ведь позвали зачем?

Дядя Митя. Не знаю, зачем звали, а знаю, зачем тебе зана­добилось идти.

Клавдия. Ой, ой, понес околесину.

Дядя Митя. Потому что тебе всегда в чужие дела надо влезть. Всегда ты первая ползешь.

Клавдия. Совсем со своими шахматами озлобился. Тебе не дали первого-то разряда, вот ты на мне и срываешь. Пешка два! Конь три!

Бабка. Клавдия, хватит! Все тебе не так. Пил Митя — не то было. Язву получил — опять тяжело. Теперь в шахматы играет — снова тебе не подходит. Ты вспомни, как ты жале­ла, когда Митя все о болезнях, все о болезнях? А? Говорила, лучше бы пил, как все люди, а то от него аптекой несет.

Дядя Митя. Ладно. Теперь на меня перекинулись.

 

Входит Николай.

 

Клавдия. Садись, садись с нами, со старьем посиди. Успеешь убежать. Женишься, тогда поймешь, что бегать было не­зачем.

Федор Иванович. Сядь, посиди с нами.

Николай. Пап, я пойду. Хотя ладно, поем. Я есть хочу, вот что, товарищи.

Таисия Петровна. Плохо тебя там, видно, кормили. Я же столько бутербродов наделала.

Клавдия. Не тем его кормили, а тем, от чего аппетит разыгрывается. Верно, Коля? Выпьем давай.

Дядя Митя. Да ешь, не слушай их. И не пей. Я вот тоже не пью, а только ем, нас с тобой будет двое. Чаю выпьем.

Клавдия. Выпей лучше со мной, Коля.

 

Пьют.

 

Слышали мы, слышали про твою девочку.

Николай. Что это вы слышали?

Клавдия. Что умная, что ничего не боится, самостоятельная, что на стройке вкалывает. Она что, подсобница?

Николай. Подсобница.

Федор Иванович. Маляр.

Клавдия. А хотя бы и подсобница! Не все ли тебе, Коля, равно? Ты же жену не за ученость берешь, не за хорошую специальность, правда? Хоть бы она и грамоты не знала! Тебе ведь нужно, чтобы она хваткая девка была, чтобы на тебя вешалась, чтобы волосы красила, брови выщипывала и так дальше. Чтобы курила, водку сосала, так?

Николай. Ты-то водку сосешь?

Клавдия. Я старей тебя буду. Как ты себе позволяешь, а?

Таисия Петровна. Коля, не надо.

Николай. Что вы все забегали? Ну что? Опасность нависла? Нет такой опасности. Можете быть спокойны.

Федор Иванович. А мы и не беспокоимся. Нам-то что, нам скоро отсюда выбираться под медные трубы.

Таисия Петровна. Коля, ну как ты ничего не видишь? Ну как так можно? Ты ведь и в армии был, неужели тебе ребята не говорили?

Клавдия. Они там в армии военно-патриотическое воспитание получают.

Николай. Точно.

Клавдия. Их там всех учат сразу жениться. Погулял — сразу женись. Хватай, что под руку попадется.

Таисия Петровна. Это не армия, это он так считает от нас с отцом. Он не приучен к другому. Но не все же как мы с Федей. Мы один раз сошлись и на всю жизнь. А это надо найти. Это сразу не найдешь.

Дядя Митя. А как же, по очереди?

Клавдия. Хоть и по очереди. Ты-то понимаешь. Мужчина сейчас может и оглядеться, и подумать. Ты вот не подумал и женился. Теперь я слово, ты — два.

Таисия Петровна. И я тебе не хотела говорить, почему эта девушка так к тебе пристала. И в Сызрань к тебе два раза ездила, и меня навещала, всё у нас посмотрела.

Николай. Я понимаю, мама, конечно, ей нужна наша квар­тира, наша мебель полированная, наша люстра чехосло­вацкая и ковер.

Федор Иванович (смеется). Хоть ты и в шутку сказал, Коля, но в каждой шутке есть доля правды. Доля истины.

Николай. И доля вранья.

Клавдия. Господи, да мы тебе такую невесту найдем! Хоро­шую, работящую девочку, непьющую, некурящую, с косой... Моложе тебя.

Николай. А чего ее искать. Вон там, внизу стоит, меня дожи­дается. С первого класса все дожидается меня. Непьющая, некурящая, с косой вроде даже, если не спилила.

Таисия Петровна. Невеста твоя, что ли?

Николай. Она! Влюблена как кошка. Все прямо над ней сме­ялись, как она за мной бегала. Мы идем в футбол играть — она тащится за нами, брата своего несет. Влюблена, что го­ворить.

Клавдия (развеселившись). Так веди ее сюда! Познакомим­ся!

Дядя Митя. Слушай, пошли домой.

Клавдия. Иди, я потом.

Дядя Митя. Нет, идем!!!

Клавдия. Да обожди ты.

 

Звонок.

 

Николай. Я открою. Это ко мне. (Уходит.)

Федор Иванович. Это она сейчас из общежития заявится ночевать. Как говорится, с вещами на выход.

Клавдия. Я ее успокою, успокою.

Дядя Митя. Сейчас я тебя успокою. (Начинает вылезать из-за стола.) Успокою.

Клавдия. Мама, ой!

Бабка. Маму чего-то вспомнила.

Клавдия. Сейчас идем, Митенька мой.

 

Николай вводит Анну Степановну.

 

Федор Иванович. А, дорогая званая гостенька.

Таисия Петровна. Федя! Анна Степановна, садись с нами, угостись.

Анна Степановна. Да некогда. Тая, одолжи сольцы. Я и стакан принесла. Я верну.

Бабка. Соль и хлеб не возвращают.

Таисия Петровна. Что ты, Анна Степановна, может, я у тебя одолжусь когда-нибудь.

Николай. Садись, теть Ань.

Дядя Митя (пододвигает стул). Вы нас не обижайте, как вас?

Николай. Садитесь.

Анна Степановна. Анна Степановна.

Дядя Митя. Уважаемая Анна Степановна.

Клавдия. Расплылся весь.

 

Анна Степановна поневоле садится. Дядя Митя пододвигает ей тарелку, рюмку.

 

Анна Степановна. Да спасибо, время нет. Говорят, не­званый гость хуже татарина.

Федор Иванович. Да сиди уж, коли зашла.

Анна Степановна. Мне время нет, голубцы делала, а соль кончилась. Я вспомнила, что ваша бабушка у меня бра­ла пачку, вот и думаю — вроде мне ловчей одолжиться у нее.

Бабка. Когда это?

Анна Степановна. А прошлый год, в воскресенье вече­ром, когда гастроном уже закрылся.

Бабка. Не было!

Анна Степановна. Еще я тебе дрожжей пачку дала.

Бабка. Да не было того!

Николай. Бабушка плохо помнит всегда.

Бабка. Почему это?

Таисия Петровна (возвращаясь с солью). Вот тебе, Сте­пановна.

Бабка. А, было!

Анна Степановна. А было, было. Ну, пока. (Встает.)

Дядя Митя. Сидите, сидите. (Усаживает ее.)

Анна Степановна. Девочка-то Гавриловых все стоит на улице.

Таисия Петровна. Кто стоит?

Анна Степановна. Я говорю, девочка Гавриловых, со второго этажа, как вышла утром из дома, так и стоит целый день.

Федор Иванович. А что это она?

Николай. Меня, я говорю, поджидает.

Анна Степановна. Прям! К ним Иванов пришел из тюрь­мы. Ну, помните, год назад его посадили? Почему: он пьяный заявился, Граня не стала его пускать. Он взял палку и давай палкой в дверь садить. А Галкин стал его оттаски­вать, и он Галкину сотрясение мозга устроил. Галкин его не простил, мог простить на суде и не простил. Галкин, у нас слесарь ходил, в домоуправлении. Уволился недавно.

Бабка. Не помню.

Анна Степановна. А как же, Галкин. На него еще той зимой льдинка с крыши упала. Снег сбрасывали, он внизу стоял, чтобы опасная зона была. А на него-то и упало. Со­трясение мозга получил.

Бабка. Не помню.

Анна Степановна. Он еще принес вам сливной бачок продавать, зацепился о половик да и разбил. Сливной-то бачок!

Бабка. А на кой он нам нужен.

Анна Степановна. Вот тот самый Галкин.

Бабка. Из тюрьмы пришел?

Николай. Да Иванов из тюрьмы пришел.

Анна Степановна. Нина ихняя вчера плакала. А Граня его приняла, так Нина как утром вышла, так и стоит. Уже часов семь стоит, домой не идет. То одна стоит, то ей Витя коляску вывозит. Я ее спрашивала, она говорит: гуляю.

Николай. И мне говорила: гуляю.

Клавдия (весело). Пусть к нам идет. Что же это? Николай, пойди, сходи за ней.

Таисия Петровна. Правда, Коля. Правда.

Анна Степановна. Я ее постеснялась к себе звать, она не признаётся, что ушла из дому. А Граня, вот кто хороша. Граня. Ну, я пошла.

Федор Иванович. Еще приходи, вестей приноси. Сергею привет, что он не заходит?

Анна Степановна. А он мало к кому ходит.

Федор Иванович. Ко мне мог бы и зайти.

Анна Степановна. Да вряд ли. Ну, до свидания.

Федор Иванович. Как знаешь.

 

Все прощаются с Анной Степановной. Дядя Митя даже встает.

 

 

Картина десятая

 

Двор. Нина стоит с коляской. Анна Степановна пробегает мимо.

 

Анна Степановна. Ну, сторожишь мое белье?

Нина. А как же.

Анна Степановна. А то жулье тюремное гуляет, людям жить не дает. Я побегу пока, голубцы делаю. (Уходит и тут же возвращается.) Ой, Нина, я не могу! Надо милицию вы­зывать! Ой, не могу, страшное дело. Ой!

Нина. Что, что такое?

Анна Степановна. Там в подъезде, под батареей, Иванов сидит. На чемодане. Надо по автомату позвонить, пусть его забирают на фиг! Пойду Сергею скажу, пусть позвонит, ой, какое дело-то страшное! (Убегает.)

 

Нина некоторое время бездумно катает коляску, потом вынимает ребенка и уходит в подъезд. Через некоторое вре­мя оттуда выходит Иванов, оглядывается, пожимает плечами и становится около коляски. Подумав, берется за ручку пустой коляски и покачивает ее с отсутствующим вы­ражением лица. Выходит Нина.

 

Нина. Идите домой. Иди, бери коляску и тащи.

Иванов. Не имею права.

Нина. Да господи, идите.

Иванов. Как прибывший из заключения.

Нина. Иди, бери коляску и тащи наверх.

Иванов. Можно так человеком играть? Одна гонит, другая обратно гонит. Можно? Сейчас уйду, и все.

Нина. Как ребенок, ей-богу.

Иванов. Не хочу и не буду. Спасибо, как говорится, и все.

Нина. Я уйду в общежитие, подумаешь! Я вам не помешаю. Вы сами живите как хотите, без меня.

Иванов. Это я вам мешать не собираюсь, раз я вам мешаю.

Нина. Ну, иди.

 

Из подъезда выходит Сергей Ильич и заворачивает за угол.

 

Дядя Сергей пошел. Вот клянусь, иди отсюда быстрей. Сей­час милиция за тобой придет. Иди домой.

Иванов. Ты, что ли, вызвала?

Нина. Не я. (Подумав.) Ну, я вызвала, и что?

Иванов. Вызвала, так обождем, что ты скажешь. Пусть я по тюрьмам буду. (Расчувствовавшись.) Сначала в детдоме, по­том в общежитии. Тоже это не свой угол. Только дали ком­нату, только-только: и привет от старых штиблет. Теперь по тюрьмам. Надо же!

 

Нина плачет.

 

Думал, наконец-то у меня свой дом. Ну, выпил. Ну и что? Сразу и человека не пускать? Я, может, больше не буду. Я хотел, допустим, извиниться. Поэтому и стучал в дверь. А тут этот Галкин. Надо было ему лезть! Кричит: ты не име­ешь права меня вдарить, у меня голова слабая. Говорю ему, отцепись. Говорил? Предупреждал?

 

Сергей Ильич возвращается и уходит в подъезд, он кивает Нине. Нина с плачем начинает тянуть Иванова

в подъезд, другой рукой она тянет коляску. Иванов не дает везти коляску, ему важно выговориться.

 

Предупреждал? Уйди, сказал, сделаю больно. Так тебе вре­жу...

 

Из подъезда выходит Николай.

 

Так врежу, что запомнишь имя Иванова. Сказано было: уйди. Мне ведь ничего не страшно. Так и сказал. Меня твоя сла­бая голова не пугает.

Николай. Спокойно, отец. Кому ты врежешь? Может, мне попробуешь, а?

Нина. Коля, миленький, оставь его, оставь. (Рыдает.)

Иванов. А ты кто такой?

Нина. Коля, не подходи к нему, миленький, не подходи! Коля! (Обхватывает его руками.)

Иванов. Нет, кто ты есть?

Нина. Бегите, пока не поздно!

Иванов. Иванов не бегает. Кто это?

Нина. Коленька, я тебе объясню... Потом все расскажу. Пожа­луйста, миленький, не связывайся с Ивановым.

Николай. А я не испугался.

Нина. Господи, да кто же говорит, что ты испугался! Да он же сморчок по сравнению с тобой! Он старый. Он сла­бый.

Иванов. Кто слабый? Ну?

Николай. Не слабый девочек бить.

Нина. Никто не бил. Пойдем, Коля, я тебе что скажу. Пойдем. (Иванову.) Я кому сказала идти домой. Ну? Там у Гальки коляски нет, некуда ее класть. Беги отсюда!

Иванов (ворчливо). Беги еще ей.

Нина. Ну, давай, отец, топай.

 

Иванов величественно уходит в подъезд, держа под мышкой коляску, а в руке чемодан. Нина отпускает Николая. Тяжело дыша, она дрожащими руками поправляет на затыл­ке косу, натягивает платок.

 

(Улыбаясь.) Ну, что полез не в свое дело?

Николай. Вот всегда: когда мужик бьет бабу, лучше не заступаться. Баба же тебя и обругает. Чего ты его защищала? Врежу ему как следует, он забудет сюда дорожку.

Нина. Нашелся какой: врежу.

Николай. Тебя же защищали.

Нина. От кого? От этого? Да он меня и не тронул.

Николай. Знаешь, ты это другому скажи. Я ведь слышал: «Я тебе врежу, я тебе сделаю больно».

Нина. Это не мне.

Николай. Здрасьте! Кому же?

 

Иванов выходит из подъезда, без коляски, но с чемоданом.

 

Нина. Ну, что опять?

Иванов. Ну, я отдал коляску.

Нина. А сам?

Иванов. А раз она меня не пускает.

Нина. Я тогда сама пойду с тобой. (Николаю.) Ты можешь постоять тут три минуточки, пока меня нет?

Николай. Пожалуйста. (Удивленно крутит головой.)

 

Нина и Иванов уходят в подъезд. Вскоре из подъезда выходит Сергей Ильич.

 

Сергей Ильич. Здорово, Николай. Отслужил?

Николай. Здорово.

 

Пожимают друг другу руки.

 

Да вроде.

Сергей Ильич. Работать пойдешь?

Николай. Да намечается.

Сергей Ильич. А. Ну, так. Да. Слушай, ты мне батон хлеба не одолжишь? Я пошел в булочную, а там уже закрыто. Не успел. То соли у ней нет, то хлеба.

Николай. Одолжу, а как же.

Сергей Ильич. Так сбегай, а? Только не говори кому.

 

Николай уходит. Появляется Нина.

 

Нина. Здравствуйте, дядя Сережа.

Сергей Ильич. Виделись вроде. Здравствуй. Как живешь?

Нина. Дядя Сергей, вы милицию вызывали?

Сергей Ильич. Что ты. Какую?

Нина. А бегали вы куда?

Сергей Ильич. А в булочную. А что?

Нина. Мне тетя Аня сказала, что пошлет вас вызвать милицию.

Сергей Ильич. Ну конечно еще. Зачем это?

Нина. Что Иванов... Ну, что Иванов наш в подъезде сидит.

Сергей Ильич. Да вот еще, милицию звать. Что он — украл, что ли? Сидит, так куда ему идти-то? Он посидит и пойдет. Хлеба ему надо дать, денег немного — он и пойдет. Выхода-то у него никакого нет.

 

Пауза.

 

Нина (осторожно). А вас... тетя Аня послала белье сторожить?

Сергей Ильич. Что ты все послала! В милицию — послала, в булочную — послала, белье стеречь — послала. Меня так больно не пошлешь.

Нина (быстро). Тогда я посторожу. Я все равно гуляю.

Сергей Ильич. Да зачем? Иди, иди домой. Сторожить еще. Никто его не украдет, а она наняла еще.

Нина. Никто меня не нанимал. Ничего, что вы.

Сергей Ильич. Нет, не надо. Иди, иди давай. Я белье, раз так, сам посторожу. Мое белье. Иди, нечего тут.

 

Нина медленно поднимается в подъезд. Николай выбегает с батоном. Нина останавливается.

Сергей Ильич неловко берет батон, благодарит и, не замечая Нины, проходит мимо нее в подъезд.

Николай — внизу, Нина — на крыльце.

 

Николай (после молчания). Ну, что тебе, а то я в магазин спешу, полчаса осталось.

Нина (пауза). Мне? Мне ничего. Просто тетя Аня просила меня белье сторожить, я тебя и попросила постоять.

Николай. Ой, и хитрая ты, как мышонок.

Нина. А ты тупой, как валенок. (Смеется.)

Николай. Чего смеешься-то?

Нина. Так.

Николай. А. Ну, пока.

 

Пауза.

 

Нина. Счастливо.

 

Пауза.

 

Николай. А то пошли к нам. Мать тебя приглашает.

Нина (сразу). Пошли.

Николай. Только я сначала в магазин смотаюсь. А ты подожди.

Нина. Ладно.

Николай. Ну, пока.

Нина. Счастливо.

 

Николай сворачивает за угол. Нина опрометью кидается в подъезд.

 

 

Картина одиннадцатая

 

У Гавриловых дома. Нина роется в шкафу. Витя смот­рит телевизор. Иванов скрывается в кухне.

 

Граня. Я с тобой говорить не хочу. После всего.

Нина. Мам, дай мне спокойно переодеться.

Граня. Иди-ка ужинать сперва. Какая!

Нина. У меня десять минут.

Граня. Почему это. Никуда не пойдешь. Поздно.

Нина. Мам, дай мне твою кофту надеть. Сверкающую.

Граня. Ты куда это? Кто тебе разрешил-то?

Нина. Ну мам. Ну что ты. Я тут пойду.

Граня. С кем это?

Нина. Ни с кем, а к Николаю домой.

Граня. Что это?

Нина. Мама его меня пригласила. Понятно?

Граня. Зачем еще?

Нина. А я возьму и замуж выйду.

Граня. Никого не спросилась, так сразу и выйдешь. Кто тебя пустит?

Нина. Лучше что угодно, но здесь я не живу больше.

Граня. А кто тебе помешал? Снова начнем?

Нина. Никто, никто мне не мешает, но и ты мне не мешай, мама родная. Дай кофту.

Граня. Бери.

Нина. Не поминай меня лихом, мамочка!

Граня. Да будет тебе, ничего еще нет, а ты прямо в бой рвешься.

Нина. Пойду переодеваться. (Уходит в соседнюю комнату.)

 

 

Картина двенадцатая

 

Двор. Нина стоит в той же куртке, но на голове у нее шапочка, а на ногах не валенки, а сапожки.

В руке сумочка. Появляется Николай.

 

Николай. Ну, пошли. Чего это ты прибарахлилась? Домой бегала?

Нина. А твое какое дело?

Николай. Как хочешь, мне-то что. Мое дело вообще сторона. Тебя мать пригласила.

Нина. Ну, вот и молчи в тряпочку.

Николай. Остроумие прямо блещет.

 

Нина счастливо смеется. Они поднимаются в подъезд.

 

 

Картина тринадцатая

 

Квартира Козловых. Нины не видно — она в прихожей.

 

Таисия Петровна (в прихожую). Ну, Ниночка, разде­вайтесь, проходите. Гостем будете. Вы, наверное, замерзли?

 

Молчание.

 

Нет, а я вижу, что да. Все же сегодня холодно.

 

Нина входит, за ней Николай.

 

О, на вас красивая кофта! Это вы уже на свою зарплату купили?

 

Нина мотает головой.

 

Идите за стол. Я сейчас чай поставлю в который раз. У нас сегодня гости за гостями. Только что родные ушли, и жалко. Они бы с вами познакомились. Вы, наверное, голодная?

 

Нина мотает головой.

 

Ну, ничего, ничего.

Николай. На нее онемение нашло от нашего великолепия. От ковра, от серванта, от люстры. Мы всех этим поражаем!

Таисия Петровна. Что это ты больно сердитый? Не обра­щайте на него внимания, Нина. Он вовсе не такой злой, как кажется.

Николай. Сю-сю-сю.

Таисия Петровна. Садитесь вот рядом с Федором Ивано­вичем, познакомьтесь. Он за вами поухаживает. Ну, иду чай ставить. У нас вторые сутки как гости. Так что не совсем по­рядок на столе. (Уходит.)

Николай. Вот именно что вторые сутки гости.

Федор Иванович. Вы где трудитесь, Нина?

Нина. В «Гастрономе». (Прокашливается.)

Николай. Что-то голос потеряла.

Федор Иванович. Еще бы! Столько простоять на морозе. Вы сколько часов, Нина, простояли?

Нина. Я не стояла. Я с сестрой гуляла.

Таисия Петровна (вернувшись с блюдом пирогов). Вот как пригодились пироги-то нам! Я когда пекла, думала, что как обычно: поедим сколько поместится, и больше никто смотреть не хочет. А вот — пригодилось. Гостей много было. Гостей много — я люблю. Дом без гостей пустой.

Николай. Так бы пироги выбросила, а теперь нет.

 

Таисия Петровна машет рукой, приглашая не обращать вни­мания на Николая.

 

Федор Иванович. Эта ваша сестра... Вы сами ее воспиты­ваете?

Нина. Почему? Нет, с мамой.

Федор Иванович. А брат-то ваш на руках у вас вырос. Это я помню.

Нина. Да нет, мама помогала.

Таисия Петровна. Мама помогала! Другие маме помога­ют, а здесь наоборот.

Федор Иванович. У вас на руках, стало быть, двое детей выросло?

Бабка. А я тоже, мы сиротами остались, шестеро, а я стар­шая. Отец не женился, не женился. А мне было четырнад­цать лет. Вот угорели мы, я просыпаюсь: угорели!

Федор Иванович. Слышали, слышали уже.

Бабка. Ты слышал, а она нет. Так что же — я всех подняла, на подоконник поставила, форточку открыла. «Ну, дыши­те, — говорю, — не падайте!»

Федор Иванович. А вы в каком отделе работаете?

Нина. Ученицей в молочном. (Прокашливается.)

Федор Иванович. Трудно приходится?

Нина. На стройке хуже было. Все время на улице, у меня нос раздуло, лихорадка, я и ушла.

Бабка. А я с четырнадцати лет коробки клеила. Всех своих усажу, мы за день человеческую норму выполняли.

Федор Иванович. Ну, рабочий человек, поесть надо.

Нина. Спасибо, не хочется.

Федор Иванович. Ну, не хочется! Раз к нам в дом пришла, все, надо слушаться. Селедочки положу. Может, налить тебе вина, выпьешь?

Таисия Петровна. Да будет тебе.

Федор Иванович. Нет, все же: выпьешь? Давай, давай, не стесняйся. Сейчас девушки не стесняются, все творят. Выпей, мы все тут свои, ты у нас тоже своя, невеста, гово­рят, нашему Коле.

 

Николай хмыкает.

 

Ну, давай налью. Наливаю.

Нина (с набитым ртом). Не хочу!

Федор Иванович. Ну, давай через не хочу. А?

Таисия Петровна. Ну, ладно, ладно, будет. Ей чаю надо.

Федор Иванович. Тогда, может, закуришь, Нинок?

 

Нина с удивлением смотрит на Федора Ивановича.

 

Николай. Ну, я пошел. Желаю вам приятно поразвлечься.

Федор Иванович (отвлеченный от своей игры). Что это ты встрепенулся? К тебе невеста пришла. Сиди.

Николай. Невеста еще!

Таисия Петровна. Куда ты собрался? Уже поздно.

Николай. Я же предупреждал, что смотаюсь.

Таисия Петровна. Нина пришла, а ты уходишь. Может, Нину с собой возьмешь?

Николай. А что ты своего гостя из дому гонишь? Ты ж ее приглашала, твой гость.

Таисия Петровна. А она бы с тобой охотно пошла. Что ей с нами сидеть. Правда, Ниночка? Ну, хочешь с Колей пойти?

Николай. Кажется, меня еще никто не спросил...

Федор Иванович. Молодые с молодыми должны.

Николай. Я, в общем, пошел.

Таисия Петровна. Как красиво! Хоть быстрей возвра­щайся.

Николай. А я, может, не один вернусь. Тоже быстрей?

 

Молчание. Николай уходит. Федор Иванович несколько раз в задумчивости бьет кулаком об стол.

 

Таисия Петровна. Сейчас по телевизору кино будет. Ни­ночка, ты мой гость, я тебя никуда не отпущу. Мужики пусть куда хотят уходят, а мы с тобой вдвоем покукуем.

Федор Иванович. Опять с ночевкой приведет.

Таисия Петровна. А куда? У нас некуда. К нам теперь некуда. Ниночка, останетесь у нас?

 

Нина кивает. Все сидят около телевизора. Бабка ложится на кушетку и мгновенно засыпает.

Федор Иванович, сидя в кресле, клюет носом. Таисия Петровна смежает веки. Нина дремлет. Телевизор

передает сплошные взрывы. Звонок, Таисия идет открывать. За дверью стоит Граня. Таисия выходит на площадку, прикрыв за собой дверь. Нина прислушивается с другой стороны.

 

Граня. Извините. Тут у вас моя Ниночка.

Таисия Петровна. А что?

Граня. Ей завтра рано вставать... Так что...

Таисия Петровна. Извините, соседи, а не знаю, как по отчеству.

Граня. Аграфена Осиповна.

Таисия. Мне надо с вами поговорить.

 

Граня пугается.

 

Я знаю о вашем положении. Там у вас из тюрьмы...

Граня. Да что вы!

Таисия Петровна. Ведь надо выбрать — он или ваша Нина. Она взрослая девушка, ей неудобно. Она не хочет.

Граня. Да пожалуйста, он уйдет, пожалуйста!

Таисия Петровна. Почему? Я вас понимаю. Женщина вы еще молодая, моложе меня, да? Счастья вы не видели. Правильно?

Граня. Ну?

Таисия Петровна. А Нина девочка красивая, скромная, работящая. Она скоро ведь все равно выйдет замуж. Вы опять одна.

Граня. Подумаешь!

Таисия Петровна. Больше того, я могу взять Нину. Она всем нам нравится. Вы понимаете? Поживет у нас, обвыкнется. Ее не обидят. Не тронем ее. Ей еще учиться надо, да. Специальность хорошую получить, а то что это.

Граня. Учиться ей не пришлось, конечно.

Таисия Петровна. Так что понимаете... Вы подумайте. У вас тоже пока что утрясется, он работу найдет, а Нине учиться надо. Только вот как вы будете без нее обходиться? Она у вас вроде в няньках при девочке. Я понимаю, что вам без ее рук не обойтись.

Граня. Это вы зря так думаете,

Таисия Петровна. Я знаю, как сложно с маленьким ребенком.

Граня. Сложно не сложно, а обойтись можно. Конечно, ей бы специальность. А руки у нее золотые.

Таисия Петровна. Только вот что. Давайте договоримся, дорогая моя. Раз уж она у нас жить будет, она к вам больше не пойдет обратно. Зачем? У нее будет семья. На два фронта ей разрываться нечего. Так?

Граня. Ну.

Таисия Петровна. Я тогда прошу — не дергайте ее. Не ходите, не зовите и так далее.

Граня. Пусть только сегодня домой вернется. Только сегодня. Собрать ей чего-нибудь.

Таисия Петровна. Да бросьте, приданое, что ли.

Граня. Сегодня пусть домой идет.

Таисия Петровна. Как знаете. Если вы с самого начала так вопрос ставите, тогда что же — не задерживаю. Тогда все.

Граня. Я не ставлю. Я просто думала...

Таисия Петровна. Индюк думал, думал, простите за такое выражение.

Граня. Не обижай ее, Таиса.

Таисия Петровна. Что вы такое говорите, ушки вянут.

 

Граня пожимает плечами.

 

Ну, пожелаю вам всего наилучшего.

Граня. Вам также.

Таисия Петровна. Только я прошу — не дергайте ее. Не ходите тут.

Граня. Я понимаю. Пока до свидания.

Таисия Петровна. До свидания.

 

Нина слушала весь разговор, реагируя на каждый поворот событий то бесшумными прыжками,

то стискиванием рук. Таисия Петровна входит в комнату. Нина встречает ее ликующим взглядом,

готовая броситься ей на шею.

 

Надо со стола убрать. (Зевает.) Напили-наели.

Нина. Я соберу, ладно? (Начинает убирать со стола.)

 

 

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

 

 

Картина четырнадцатая

 

Комната Козловых три месяца спустя. Нина в каком-то новом пальто, одна. Она стоит перед зеркалом, смотрит, как спина, как рукава. Эту немую сцену прервал звонок. Нина идет открывать и вводит Граню с Галькой на руках. Граня целует растерянную Нину и садится с ребенком к столу. Вид у нее лихорадочный, хотя она и не

перестает улыбаться. Нина, успевшая мигом сбросить пальто, теперь берет его и хочет повесить в шкаф.

 

Граня. Пальто тебе купили?

Нина. Ты чего? Мам, ты чего?

Граня. Ну-ка, надень.

 

Нина с неохотой надевает.

 

Велико.

Нина. Пусть.

Граня. Сколько отдали?

Нина. Ну чего ты, мам... Честное слово... Пришла...

Граня. Что же делать, раз пришла. Я сейчас иду в больницу... на три денька. Может, раньше вернусь, постараюсь.

Нина. А, понятно.

Граня. Уже понятно тебе.

 

Пауза.

 

Нина. Я здесь ничем не командую. Ничего не могу.

Граня. Пальто купили.

Нина. Пальто — это другое. То совсем другое.

Граня. Идем домой.

Нина. Нет.

Граня. Я боюсь Гальку ему оставлять. Он уже и так с ней все гуляет поближе к гастроному. Где вся эта шарашка.

Нина. Как я могу? Я сама сегодня здесь, а завтра меня по­просят, знаешь.

Граня. Либо идем домой.

Нина. Ты только о себе думаешь, ты обо мне не думаешь. Я тебе только и нужна, что нянькой. А я живой человек.

Граня. Но Гальку-то надо кормить полтора хотя бы дня.

Нина. С собой возьми.

Граня. Не берут.

Нина. Ну, не знаю.

Граня. Какая ты стала...

Нина. Пусть.

Граня. Возьми ее, перепеленай. У меня уже руки отвалива­ются.

Нина (берет). Тяжелая стала. Ты моя хорошая. Ты моя Галя? Ты моя Галя-Галя? (Уносит Галю и мешочек с пеленками в другую комнату.)

 

Граня ставит на стол бутылочки с питанием и тихо ухо­дит. Хлопает входная дверь. Нина выскакивает с развер­нутыми пеленками, бежит, возвращается, видит бутылочки, садится у стола и плачет. Потом, так же бурно плача, заби­рает бутылки, идет в боковушку пеленать. Слышен шум входной двери. Входит Бабка. Слушает горький плач Нины, садится на кушетку, видит брошенное пальто, качает го­ловой, вешает в шкаф. Опять садится, вынимает из сумки ночную рубашку, прикидывает на себя. Смотрится в зеркало. Осторожно выходит

заплаканная Нина, плотно прикрывает за собой дверь, потом запирает на ключ и кладет ключ в карман.

 

Нина. Красиво!

 

Бабка молчит, так и сяк оглядывая себя в зеркало.

 

Хорошо, что длинный рукав. Тепло.

Бабка. Мне в кухне и так даже слишком тепло.

Нина. Пенсию получили?

Бабка. А это мое дело.

Нина (помолчав). И сколько?

Бабка. Чего?

Нина. Сколько стоит? (Откашливается.)

Бабка. Все мои. Хоть три рубля, а мои.

Нина. Хорошо. Дешево.

Бабка. А мне дорогого не купить. Мне собираться надо... В престарелый дом. Не всю жизнь ведь на кухне ночевать. А болеть я буду? Все об меня ноги вытирать начнут.

 

Нина вздыхает. Бабка складывает рубашку, сидит, задумав­шись.

 

Ты уже тут все заполонила. Пальто зачем Таисино меряла?

Нина. Мне она обещалась подарить.

Бабка. А мне вот никто ничего не дарит. Одну рубашку, мо­жет, купят, на погребение. А то в старой похоронят.

Нина. Да будет вам, бабушка. Что вы.

Бабка. Ты себя утешай, себя. Тебе плохо, что ты старого че­ловека с кровати согнала. Ты плачешь, а не я. Иди ты отседова, в самом-то деле. Что тебе тут? Совесть свою теряешь. Не женится он на тебе, нужна ты ему очень.

Нина. Да не зуди ты, бабка. И без тебя хватает. Еще и ты.

Бабка (немало не рассердившись). Вот, вот, по-человечески заговорила, по-своему. Ты правду говори, а не притворяйся, не изображай. Артистка. Я вот тебе правду говорю. Тебе тошно? А почему? Кто ты, например?

Нина. Я жена Колина.

Бабка. А кто тебя в загс водил?

Нина. Это бумажка, и все.

Бабка. Что ж у тебя этой бумажки нету? Бумажка, а нету. Потому что он в тебе не нуждается.

Нина. Почему же. Он бы тогда прямо сказал.

Бабка. А чего ему говорить? Ему же лучше. Ты ему так толь­ко нужна. Для всяких дел... Он не прочь... А как человек нужна ты ему.

Нина. А вы не можете знать.

Бабка. Потому что ты ему не показалась. Ты маленькая, ниче­го в тебе такого нет, ты не хорошая.

Нина. А вы не можете знать.

Бабка. Завлекала бы его, как девочки завлекают, как все дев­ки. Накрасилась бы там, завилась. Посмеялась бы, пошути­ла... Виду бы не показала, что он тебе нужен. А то ввалилась сразу в дом. У него другая, небось, есть.

Нина. Неправда.

Бабка. Да правда. Он с тобой так, от скуки на все руки. Роди­тели тебя ему, можно сказать, подбросили. А он молодой, только из армии. И не задумался.

Нина. А вы не можете знать.

Бабка. Не могу! Да могу. Сначала он тебя и знать не хотел. А родители ему поставили раскладушку в твоей комнате. А бабку на кухню вытурили. Тьфу. Ты и рада.

Нина (с горящими щеками). Вы же ничего не знаете, ну как так можно говорить.

Бабка. А как мне говорить? Ты плачешь, так это вода. Мне плакать надо. Ты хоть куда денешься — хоть в то же обще­житие, хоть к матери вернешься. А я куда? К Клавде толь­ко, да она шумит так, что и на мать накричит, не постесня­ется. Что я с ней и не живу-то, из-за криков. Она добрая, но языком как помелом метет. А теперь здесь еще шумнее. Скоро вся твоя родня сюда повадится... Эх, рубашечку, что ли, положить? (Идет к двери, дергает ручку.) Это что? Что это?

Нина. Не надо туда.

Бабка. Что не надо-то! В зубах я ее таскать буду, что ли?

Нина. Не надо.

Бабка. Дай ключ, а ну! Моду взяла.

Нина. После.

Бабка. Ну ты подумай! (В растерянности садится.)

 

Входит Таисия Петровна.

 

Таисия Петровна. Холодно что-то. (Молчание.) Купила чего? (Идет к гардеробу, переодевается за дверцей.)

Бабка. Купила... Смертную рубашку. (Плачет.)

Таисия Петровна. Ты еще... (С усилием снимает платье.) Ты еще... нас переживешь. Будет тебе.

Бабка. А вот я тебе сейчас скажу.

 

Нина отпирает дверь и мгновенно скрывается в боковушке, запирая за собой.

 

Видела, видела? Она меня не пускает в мою комнату мою же вещь положить. В мою комнату!

Таисия Петровна. Охота вам... Делать нечего. С утра до ночи грызетесь.

Бабка. Ты меня с ней не смешивай.

Таисия Петровна. Мам, я с работы. Есть будем? Федю подождем только. Ох, ноги гудят. Вроде на работе сидишь как бобик, а поедешь в метро да на автобусе — так устаешь, так устаешь...

Бабка. Я прихожу, понимаешь, хочу положить к себе в комод... В мой комод.

Таисия Петровна. Давай положим в шкаф.

Бабка. А почему это? Я хочу к себе положить. (Подходит к двери и стучит кулаком.) Открывай, ну!

Таисия Петровна. Да ладно тебе, не устраивай стукотни. И так голова разламывается. Собралось нас здесь больше чем нужно.

Бабка. Я, что ли, больше чем нужно?

Таисия Петровна. Почему ты? Ну почему ты-то? Все на себя примеряешь.

Бабка. А она... Я ей сказала: иди к себе домой.

Таисия Петровна (выходит из-за дверцы, ложится на диван, разворачивает программу передач). Да... Видно, Николаю это все... Не очень. Мы во всем навстречу.

Бабка. Вот и я говорю.

Таисия Петровна (зевает). Что-то не выходит у нас ничего. Коля дома только что ночует. Отбился.

Бабка. Он так пить начнет и гулять, и пойдет, и пойдет. Ему никакого интереса нет домой приходить. (Все это она гово­рит достаточно громко, чтобы слышали за дверью.) Куда, интересно, он ходит?

Таисия Петровна (так же громко). Ну, молодой парень. Мало ли.

Бабка. Она его к дому не приучила, нет.

Таисия Петровна. Верно. (Зевает.) Опять хоккей. (Она уже говорит обыкновенным голосом.) Сейчас Федя придет, на целый вечер волынку заведет.

Бабка (к двери). Заперлась еще! (Подходит к двери, стучит кулаком.) Открой, открой, хуже ведь будет.

Таисия Петровна. Ладно тебе.

Бабка (отходя). Да что же это, в самом-то деле.

 

Стук двери.

 

Таисия Петровна. Вот Федя идет. Вон он идет. Мама, пойди разогрей там... У меня ноги отвалились уже...

 

Бабка выходит. Входит Федор Иванович.

 

Федор Иванович. Вечер добрый! Сегодня хоккей? Моло­дых нема?

 

Нина, как будто только его и ждала, выходит.

 

Нина (обрадованно). Добрый вечер!

Федор Иванович. Что, сумерничала? Спит Коля-то?

Таисия Петровна. Он еще не пришел.

Федор Иванович (Нине). Спала, что ли?

 

Нина мотает головой.

 

Лицо красное.

 

Нина пожимает плечами.

 

Таисия Петровна. Они опять с мамой поругались.

Федор Иванович (махнув рукой). Сколько я говорил, Нинок, на богом обиженных не обижаются... Что ты, Нина, не принимай близко. Я знаешь сколько с тещей своей объ­яснялся! И так, и по-хорошему. А потом плюнул и не обра­щал больше.

Таисия Петровна. Федя, ну как ты... Просто не знаю. Как можно!

Федор Иванович. Ну хорошо.

Таисия Петровна. Ты ведь знаешь...

Федор Иванович. Знаю, знаю.

Таисия Петровна. Не позволяла и не позволю кричать на маму.

Федор Иванович. Да хорошо уже.

Таисия Петровна. Погоди, что ты все мне рот затыка­ешь? Ну что?

Федор Иванович. Я?

Таисия Петровна. Я на мою маму не позволяю кричать, голос повышать. Никому. Моей маме нельзя грубить, она в своей жизни, знаешь, вынесла. Теперь она еще плакать должна.

Нина. Я ничего...

Таисия Петровна. Мало того, что моя мама на кухне живет, свои дни проводит. У меня сердце кровью обливает­ся, но мы с Федором Ивановичем молчим, никогда слова не скажем, потому что что же делать? Надо молодым дорогу давать. Мы даем. Но молодые тоже что-то должны. Хотя бы не показывать свой плохой характер.

Нина. Да не показывала я.

Таисия Петровна. Ей-богу, надоело. Молодые сейчас ум­ные, сообразительные, неужели трудно понять, что жить вместе тяжело, да. Что когда в такой обстановке грубятина наружу лезет, то хоть в своем доме не живи.

Нина. Не грубила я...

Федор Иванович. А ты слушай.

Таисия Петровна. От просто так люди не плачут. Мама не плакала, когда папу на фронте убило, а теперь еще будет плакать от тебя. Не жирно ли будет?

Нина. Откуда она плакала?

Федор Иванович. Слушай, слушай.

Таисия Петровна. И вообще, я хочу сказать тебе вот что...

 

Звонок.

 

Нина (кидается открывать). Это Коля!

 

Входит Иванов. У него возбужденный вид.

 

Иванов. Здравствуйте все, здравствуй, Нина.

 

Нина, ошеломленная, кивает. Остальные все замерли.

 

Нина, мне к тебе.

 

Нина и Иванов отходят в сторону.

 

(Шепотом.) Где Галя-то моя?

Нина (шепотом). А где?

Иванов (так же). Граня, что ли, ее взяла с собой в боль­ницу?

Нина (так же). А я откуда знаю.

Иванов (срываясь на голос). Ничего не сказала, ушла с Га­лей. (Шепотом.) Денег не оставила...

Нина. Она завтра вечером придет.

Иванов. А пока я что буду?

Нина (весь дальнейший разговор шепотом). Не знаю. У меня нет.

Иванов. Попроси-ка три рубля.

Нина. Чего это?

Иванов. А есть мне нечего.

Нина. Да мама там, наверно, оставила. В авоське за окном-то висит?

Иванов. Откуда? (Громко.) Не дадите мне трояк до завтра вечера?

 

Родители переглядываются.

 

Федор Иванович. Вроде нет ничего. Сейчас посмотрю. (Роется в пиджаке, посматривая на жену.)

Таисия Петровна (глядя в сторону). Только у нас ведь не сберкасса!

Иванов. Отдам же, ну.

Федор Иванович. Вот тут что-то... Два рубля.

Иванов. Конечно, что вы. Отдам. (Серьезно кладет два рубля в карман.) Значит, до новых встреч. Родственники – они... Они друг другу, они такие, благодарим за внимание.

Федор Иванович. Ладно. Чего там.

Иванов. Извиняюсь в таком случае. (Уходит.)

Таисия Петровна. Интересно.

Нина. Зачем вы только ему даете? Ой!..

Таисия Петровна (меняя тон). Кто же тебя знает. Мы же не звери. Надо дать.

Федор Иванович. Сегодня мы ему, завтра он нам. Выру­чит тоже.

Таисия Петровна. Мы, Нина, всегда готовы помочь. Ты сама это знаешь. Но ведь так бывает — ты к человеку всей душой, а он к тебе всем задом. Грубо, но так.

Нина. Зачем вы ему дали!..

Таисия Петровна. А мы всем даем. Сами не побираемся, а все к нам лезут. Потому что чувствуют. Все на нашу шею, буквально все, и мы всех везем. Почему у нас все есть, а у других ничего нет? Мы же не хуже других, тоже могли бы себе позволить без порток ходить и ни о чем не думать. Тоже могли бы легко прожить, ни о чем не думая. А мы все на себе везем. И мы готовы и два рубля, и пальто, и черта-дьявола, только чтобы спокойней было.

 

Нина хочет возразить.

 

Федор Иванович. Ты, Нина, слушай.

Таисия Петровна. Как будто мы одни на свете должны всем дать. Потому что никто кроме нас об этом не думает, не задумывается, не бережет ничего. А мы ничего не бросим, все сохраним. Поэтому теперь мы должны быть добряками и всем раздавать направо-налево. А мы тоже хотим покоя. Чтобы нас не терзали, дали нам свои последние годы свобод­но пожить. Мы и не жили, можно сказать, вот вдвоем с Фе­дей. Всегда кто-то.

Федор Иванович (оживляясь). Это уж точно. Это я могу подтвердить. Всегда с тещей.

Таисия Петровна. Нам, Нина, надо все серьезно обду­мать. Тебе прежде всего надо подумать. Что ты в нашей семье представляешь, как тебе вести надо.

Нина. Да я ничего не говорила.

Таисия Петровна. Дело не в этом теперь уже. Время-то идет. Мы же вот с Федей... Ты понимаешь? Не от нас ведь зависит. Мы же... не можем тебя замуж взять. (Невольно усмехается.)

Нина. Как?

Таисия Петровна. Ну. (Опять усмехается.) Ведь это Ко­ля должен. Не заставишь ведь его... Сами-то, без него, мы тебя не можем взять...

Нина. Конечно.

Таисия Петровна. Что конечно? Что, Коля тебе...

Нина (встрепенулась). А что?

Таисия Петровна. Ну... Говорил?

Нина. Не знаю...

Таисия Петровна. Тут знать нечего. Говорил он тебе?

Нина. Вроде.

Таисия Петровна. Что говорил?

Нина. Что-то говорил.

Таисия Петровна. Что женится?

Нина. Нет. Ну, что... Там, разное.

Таисия Петровна. А, это-то, это не считается. С Колей надо серьезно этот вопрос обговорить. Надо все выяснить. Что он собирается. Волоком не поволокешь.

Федор Иванович. Такие вещи добровольно.

Таисия Петровна. А то уже мы с тобой в родственниках, а Коля ничего не знает.

Нина. Да это Иванов... Он так. Пошутил.

Таисия Петровна. Так мы будем в родственниках кому угодно. Коля — молодой. Вон он где-то пропадает... Тоже, может быть, родственников нам готовит. (Пауза.) А мы, Ни­на, договорились, что твои все, пока ты у нас от Иванова спасаешься, к нам не ходят.

Нина. Не будут, не будут.

Таисия Петровна. Что-то слабо верю.

 

Раздается детский плач. Нина опрометью кидается в дру­гую комнату.

 

Что это? А? А?

 

Таисия Петровна и Федор Иванович с опаской заглядывают в комнату и остолбеневают.

Из кухни выходит бабка, тоже смотрит.

 

Бабка. Вот оно. Вот оно.

 

Таисия Петровна и Федор Иванович возвращаются к столу на свои места.

Бабка остается стоять в дверях, как бы решив больше не давать закрывать дверь.

 

Таисия Петровна. Да... Интересно.

Федор Иванович. Что же теперь делать-то? (Пытается шутить.) Может, и эту усыновим?

Таисия Петровна. Да. Правду говорится, добро должно быть с кулаками. А то сядут и поедут.

Бабка (в дверь). У нее соску заткнуло. Забило у нее. Подыми бутылку-то, не видишь? О, нескладная. (Уходит в боко­вушку.)

Таисия Петровна. Ты понимаешь?

Федор Иванович. Да, да.

Таисия Петровна. И своего брата тоже скоро нам подкинут. Будет у нас тут детдом. Потому что там пьянь эта сидит, а детям некуда.

Федор Иванович. Да, да.

 

Бабка возвращается на свой пост и снова не выдержи­вает.

 

Бабка. Пеленки-то разболтались. Ноги наружу все. Зима ведь! Не могу. (Опять уходит в боковушку.)

Таисия Петровна. Надо делать что-то.

Нина (появившись). Маму в больницу положили...

Таисия Петровна. В больницу?!

Нина. На три дня только. Может, и на меньше.

Таисия Петровна (шокированная). Вот что!

Нина. А потом все.

Таисия Петровна. Ну, хоть на этом спасибо.

Нина. Всего три дня. Может, и меньше.

Таисия Петровна. А зачем нам-то это?

 

Звонок.

 

Нина. Коля. (Бросается в прихожую.)

 

Все смотрят на дверь. Нина вводит молоденькую девушку, беременную, с закутанным лицом.

 

Таисия Петровна. Наверное, это ошиблись, Нина. Зачем сразу сюда? Вам кого надо? Кого надо-то?

 

Девушка откидывает платок. Это Надя.

 

Нина. Ей Николая надо, она сказала.

Таисия Петровна. Какого Николая?

Надя. Козлова.

Таисия Петровна. Зачем?

Надя. По личному делу. (Достает платок, вытирает нос.)

Федор Иванович. Какого Козлова?

Надя. Да вашего. (Прячет платок в сумку.)

Федор Иванович (узнав Надю). Фу ты... А вы кто будете, вообще говоря?

Надя. Это не имеет значения.

Федор Иванович. Как, как то есть?

 

В дверях появляется бабка.

 

Бабка. Ой! Давно не видели. Это она. Ай-яй-яй...

 

Таисия Петровна садится на стул. Федор Иванович присло­нился к стене.

 

Здрасьте!

Надя. Здорово. (Она говорит как-то безразлично и вяло.)

Таисия Петровна. Вы кто, простите, как вас зовут?

Надя. Надежда.

Таисия Петровна. Как это я сразу вас не узнала.

Бабка. Изменилася.

Федор Иванович. Здорово изменилася.

 

Нина уходит в боковушку. Молчание. Видно, что Надя производит на всех страшное и тяжелое

впечатление своим видом, что все окружающие чувствуют невольное сострадание к ней

и преодолевают это чувство — весьма успешно.

 

Таисия Петровна (найдя нужный тон). Подумать толь­ко, а?

Федор Иванович. Нарочно не придумаешь.

Бабка. Вот бабы, бабы...

Таисия Петровна (сочувственно). Есть хотите?

Надя. Хочу.

Таисия Петровна. Раздевайтесь, садитесь. Мама, давай здесь поужинаем.

 

Надя раздевается в прихожей, садится. Бабка и Таисия Пет­ровна накрывают на стол, носят еду.

 

К столу, Надя. Хлеб вот, масло.

 

Надя начинает есть, все на нее смотрят.

 

Бабка. Изменилася...

Федор Иванович. Точно.

Таисия Петровна. Какой месяц-то у вас, Надя?

Надя. Седьмой.

Федор Иванович. Ничего себе! (Спохватывается.) Да, выглядишь ты, Надя, прямо скажем... Да. Не та краса. Во­лос не тот.

Надя. А я в больнице лежала.

Таисия Петровна. Что, серьезное что-нибудь?

Надя. Да, было что-то...

Федор Иванович. Н-ну... А как собираешься дальше?

Надя (пожимает плечами). Фиг его знает.

Федор Иванович. Мужа-то завела?

Надя. Мужа? Нет пока.

Федор Иванович. А живешь в общежитии?

Надя. Да.

Федор Иванович. Комнату обещают?

Надя. Обещали вроде — раньше. Обещали, как детдомовской.

Федор Иванович. А когда дают?

Надя. Теперь через два года, наверное.

Федор Иванович. Ну, через депутата. Как матери-оди­ночке.

Надя. Да, надо. Я в больнице провалялась почти два месяца.

Таисия Петровна. Надо в постройком обратиться. У нас в таких делах месткомовские бабы хлопочут.

Надя. Да. Закурить не найдется?

Федор Иванович. Извини, не курим. Нну, а кто отец?

Таисия Петровна (перебивает). Не курим. Маленький ребенок в доме.

Надя. У вас?

Таисия Петровна. А что, у нас.

Надя. С каких пор?

Таисия Петровна. А недавно. (Кричит.) Нинок! Выдь-ка.

 

Нина появляется на пороге.

 

Вот — жена Колина. Старая любовь, можно сказать.

Федор Иванович. Не ржавеет.

Таисия Петровна. Любила его с первого класса и дожда­лась. Нин, посиди с нами.

Нина. Сейчас, надо только пеленки замыть. (Исчезает в ком­нате и выходит с комком пеленок в ванную.)

Таисия Петровна (Наде). А что к нам, какими судьбами занесло?

Надя. Так... Шла недалеко. Тут проходила, думаю, знакомые живут. У меня знакомых кроме вас нет.

Федор Иванович. Так уж и нет! Ой! Небось есть, и не один. (Смеется.)

Надя. Не те знакомые.

Федор Иванович. Ой, ой, небось те.

Бабка. Как изменилася, просто не верится.

 

Плачет ребенок. Таисия Петровна вдруг срывается с места и бежит в боковушку, следом за ней бабка.

В комнату вбегает, на ходу вытирая руки, Нина.

 

Федор Иванович. Ничего, ничего, Нинок... Туда... бабки побежали.

 

Нина снова уходит стирать.

 

Как чокнутые, эти бабки.

Надя. Сын или дочь?

Федор Иванович. Это... как там. Девка.

Надя. Как зовут?

Федор Иванович. А... Это неизвестно.

Надя. Еще не решили?

Федор Иванович. Да нет.

Надя. У меня мальчик будет. Николай.

Федор Иванович (лукаво). А по отчеству?

Надя. А Николаевич.

Федор Иванович. Почему это — Николаевич?

Надя. А Колин.

Федор Иванович. Да брось, что ты, в самом деле. Ты у нас когда ночевала?

Надя. А я ж к нему ездила в Сызрань.

Федор Иванович (так же весело). Да брось, ты так любо­му припишешь. Брось. Ей-богу. Зачем тебе? Все ведь без-толку.

Надя. А он когда же успел... ребенка?

Федор Иванович. А ты, думаешь, одна к нему ездила? А?

Надя. Вот оно что. Ну, вы даете.

Федор Иванович. Видишь! А ты когда с ним к нам приехала, да?

Надя. Ну.

Федор Иванович (сочиняя на ходу). Мы не хотели Коле сразу говорить, портить ему. Все же один раз человек из армии приходит. А она живет в нашем подъезде, все из­вестно. Тоже, знаешь, переживала, что Коля привез кого-то.

Надя. Она? Ну да. Ну еще бы.

Федор Иванович. Так что вот что. Мы тебя так и встре­тили. Сама понимаешь. Теперь понимаешь?

Надя. А я думаю — что это вы все мне такие чумовые показа­лись. Как звери дикие. Ну, думаю, семейка. Лучше сиротой оставаться. И Коля тоже мне показался... Сам не свой, сла­бый. Несамостоятельный. Противный, одним словом. Не мой. А тут вот что... Да...

Федор Иванович. А что к нам теперь приехала?

Надя. Да девочки сказали, он ко мне приходил как-то. К де­вочкам зашел, а я их просила ничего никому не говорить.

Федор Иванович. А ты заходи, если что. Заходи к нам. Мы люди добрые, поможем, чем сможем. Пеленки там, рас­пашонки. Не откажем. Мы всем даем, кто просит. Что Ко­лин у тебя, это ладно, это ты малость приврала, согласись.

Надя. Да почему.

Федор Иванович (не слушая). А помочь всегда поможем. Человек в беде, ни родных, никого. Так что заходи еще к нам.

Надя. Я сейчас пойду. Только зайду тут в одно место.

Федор Иванович. Проводить, показать?

Надя. Я помню. (Уходит.)

 

Из боковушки разговор слушают Таисия Петровна и бабка. Из прихожей — Нина.

Нина исчезает в ванной. Таисия Пет­ровна входит в комнату.

 

Таисия Петровна. Ну, теперь мы поужинаем, что ли?

 

Хлопает входная дверь. Таисия Петровна и Федор Иванович прислушиваются. Входит Николай.

 

Николай. Кто это у нас? Пальто чье-то висит.

Таисия Петровна. Это к Нине, к Нине. Пойдем, Коля, пойдем-ка, что тебе покажу.

Николай. Дай умыться с работы.

Таисия Петровна. Пойдем, пойдем. Кто у нас там на кровати лежит!

Николай. Кто лежит? (Внезапно встревожившись.) Кто это?

Таисия Петровна. Вот и пойдем. (Уводит Николая.)

 

Федор Иванович срывается с места, уходит в прихо­жую, тщательно закрыв за собой дверь.

Хлопает входная дверь — это ушла Надя. Из боковушки выходят Нико­лай и Таисия Петровна.

 

Николай. А чего это она?

Таисия Петровна. Понимаешь, мама Нины легла в боль­ницу. Ненадолго. Не с кем оставить.

Николай. Ты что-то радуешься. А где она спать будет?

Таисия Петровна. А на раскладушке уложим.

Николай. А я?

Таисия Петровна. Где всегда. С Ниной.

 

Пауза.

 

Николай. Понятно. (Мрачнеет.)

Таисия Петровна. Или на креслах устроим. Кресла сдви­нем.

Николай. А на кой она нам-то принесла? Чудеса прямо.

Таисия Петровна. Где был-то?

Николай. А что надо?

Таисия Петровна. Пропадаешь.

Николай. А что я, тут с вами буду развлекаться?

Таисия Петровна. А с кем ты развлекаешься? Можно это знать?

Николай. Да с мужиками... тут... одну вещь делали. В гараже у одного мужика.

Таисия Петровна. Мало тебе денег?

Николай. Ты все сведения хочешь вытянуть, все. Тянешь, тянешь.

Таисия Петровна. А потому что ты теперь не можешь как раньше. Почему тебя носит где ни попадя, когда здесь твой дом?

Николай. Что же, теперь мне и отойти нельзя?

Таисия Петровна. А чего же ты будешь отходить? Ходок какой. Ты свое отгулял.

 

Входит Федор Иванович.

 

Федор Иванович. Коля, Коля, Николай, сиди дома, не гуляй. Так я говорю в принципе?

Таисия Петровна. Коля, ты что, нарочно глаза закрыва­ешь на все? Нарочно видеть не хочешь? Я тебя не понимаю.

Федор Иванович. Ладно, мама, пора сына замуж выда­вать.

Николай. Что случилось, что ли?

Таисия Петровна. Почему случилось? Ничего такого.

Федор Иванович. Просто сколько можно-то?

Николай. Сколько можно, столько и можно.

Таисия Петровна. Нет, не скажи, Коля. Нет. Слава богу, у нас в семье такого заводу нет. С нами такое в первый раз происходит, не знаем, что и делать.

Федор Иванович. Но мы в принципе понимаем. В принци­пе! Что все это. Понимаешь? Человек всегда в первый раз с чем-то сталкивается, но должны быть какие-то законы.

Николай. Минуточку. Вы этих законов уже не знаете, про ка­кие толкуете. Современно люди всяко живут.

Федор Иванович. Люди так, а мы так. Мы, может, несо­временные. Из прошлого века.

Таисия Петровна. Вот ты женатый, а ведешь как холос­той.

Николай. Это смешно. Чего это я женатый.

Таисия Петровна. Потому что, когда люди живут, они муж и жена.

Николай. Вот народ.

Таисия Петровна. Короче говоря, надоело. Тут много го­ворить, ля-ля разводить нечего. Нина у нас живет?

Николай. Пусть уходит.

Федор Иванович. Это посмотрим еще.

Таисия Петровна. Почему — пусть уходит? Как она может уйти, с какими глазами? Пожила и пошла? Так? Взяли в дом, потом надоела она нам — и наши пути разошлись?

Федор Иванович. Этого не будет.

Николай. Вот, ей-богу.

Федор Иванович. Нина, выдь сюда.

 

Нина входит, вытирая руки.

 

Таисия Петровна. Садись, Ниночка.

Николай. Уже Ниночка.

Федор Иванович. В общем так, дети, надо идти расписы­ваться.

Таисия Петровна. Мы хотим пожить спокойно. И мама должна не всю жизнь на кухне ночевать.

Николай. Пожалуйста, я буду на кухне.

Таисия Петровна. Нет, нам здесь всем поколениям тесно.

Николай. Так говорила одна умная девочка Надя.

Федор Иванович. Давайте расписываться. Хватит. Туда-сюда, поди сюда — хватит.

Таисия Петровна. И вступите в кооператив.

Федор Иванович. Вот именно! Как раз Мелконян у нас заделался председателем кооператива. Говорил мне, давай, если есть необходимость. Как раз!

Николай. Что случилось-то, вы мне можете сказать? Скрыва­ют, скрывают. Я вас изучил уже.

Федор Иванович. Накипело у нас у всех. Ты уже должен знать свое место, свой дом. Хватит, набегался... по общежитиям.

Николай. Да вроде еще не совсем.

Федор Иванович. Я говорю — хватит. Нина, ты ничего не имеешь против?

Николай. Она двумя руками за.

Федор Иванович. Почему же так.

Таисия Петровна. Ты гордость чужую не затрагивай.

Николай. Да ладно. Гордость! Не тут будь сказано. Гордая вот Надя. Это да.

Федор Иванович. О, много ты знаешь.

Таисия Петровна (перебивая). Завтра пойдете, подадите в загс.

Николай. Да?

Федор Иванович. Будешь семейный, потом можно будет на очередь встать... на «Жигули»...

Таисия Петровна. Коле надо будет потом костюм купить импортный.

Николай. Да?

Таисия Петровна. А у меня материал есть на платье, бе­лый. Вот пригодился как!

Федор Иванович. Отделим мы вас, и будете жить и вы, и мы поживем.

Таисия Петровна. Только чтобы завтра без фокусов. Отпросишься у себя. А лучше я зайду за тобой, вместе с Ни­ной.

Николай. Да? У меня, может быть, другие планы.

Федор Иванович. Другие планы или другая там, это нам известно, этого ничего не будет. Там все черным мраком по­крыто и никто не скажет, что чье. А уж ты там ни при чем.

Николай. В своих делах я как раз один при чем. Больше никто.

Федор Иванович. Я тебя уверяю.

Таисия Петровна. То есть точно, что ты попадешься в ло­вушку в жизни.

Николай. Какая ловушка? Я сам за себя отвечаю. Как нельзя понять.

Федор Иванович. Понять-то все понятно. Но жениться на Нине надо.

Николай (искренне). Почему?

Таисия Петровна. Ты вырастешь еще и поймешь, насколь­ко мы понимаем. Только Нина, и только Нина, и никто.

Николай. Нин, ты что, хочешь очень за меня замуж выйти?

 

Нина молчит.

 

Я ведь честно говорю, что жениться на тебе не хочу. Как же после этого ты сможешь?

Нина. Ладно тебе, Коля.

Таисия Петровна (взрываясь). Чувствуешь, что девочка в твоей власти? И по-всякому доводишь?

Николай. А зачем это? Зачем делать этот вид, не понимаю, когда все так просто? Ей-богу, вы чудаки. Нина все знает, я ей говорил неоднократно. Она сама говорила, что все знает, но ее это устраивает.

Таисия Петровна. Потому что она тебя любит!

Николай. Да не совсем, минуточку, минуточку, не совсем. Нину не устраивает ее семья, она добровольно пришла к нам.

Таисия Петровна. Она живет-то с тобой!

Николай. Она живет, да. Так ей надо и необходимо. Я ее пре­дупреждал, правда, Нина? Ей неудобно перед вами тут высту­пать, а я считаю, что сказать надо. Два человека, юноша там и девушка, живут вместе добровольно, так хотят, они оба живые люди. Это не значит, что есть что-то такое. Все обыкновенно. Так много живут. Даже всю жизнь. Должен человек с кем-то жить, в нем сильно звериное начало. Один в поле не воин, как сказано.

Федор Иванович. Что ты лепечешь, что лепечешь!

Таисия Петровна. Набрался откуда-то.

Николай. А семья дело не случайное, а преднамеренное. Я не собираюсь жениться на Нине, я ей с самого начала го­ворил, и она приняла.

Федор Иванович. Ну, вот что, тут пока что мы больше тебя понимаем, что с тобой происходит и кто тут воду мутит. И куда ты клонишь. Ты все думаешь, что нам неизвестно, а нам известно.

Таисия Петровна. Пока не стало хуже, лучше ты послу­шай, что отец говорит.

Николай. Ладно, пойду умоюсь, руки липкие.

Федор Иванович. Ладно так ладно.

Николай. Руки липкие. (Уходит.)

Таисия Петровна. Вот, Нина. Видишь, Коля с детских лет приучен руки мыть, вот ты и своих детей тоже так воспитывай.

 

Нина машинально кивает.

 

А ты не переживай. Все теперь, в колею попала. Ты что ду­маешь, так легко вообще мужика женить? Ко всему прибегают. И приворотного зелья дают выпить, такую гадость. (Шепчет на ухо Нине, смеется и плюет.)

 

Нина кивает.

 

Федор Иванович. Это ты про Соловьевых?

Таисия Петровна. Да. Саму чуть не стошнило при этих словах. И все делают. А мужик, когда он женится, он все. На привязи. Он привыкает к месту, он места терять не любит, усилия тратить. Он будет сидеть, где сидел, только ему надо ид­ти навстречу, чтобы ему была свобода. Будешь его отпускать, это все ничего, не мыло, не измылится. Пива выпьет в баре, в домино сыграет там, еще что-то. Футбол будет смотреть по телевизору. Ребенка ему родишь. И всё.

 

Нина кивает.

 

Самое главное, чтобы он чувствовал, что он хозяин.

Федор Иванович. Он и будет хозяином. Ему, Нина, с тобой повезло, не тушуйся.

 

Входит Николай. Все садятся за стол. Бабка выносит девочку.

 

Николай. Её-то зачем?

Бабка. Пусть людей повидает.

Николай. Что она там видит. Вверх ногами.

Нина. Она все видит. Но ей спать уже пора, глазки закрыва­ются.

Таисия Петровна. Мы ей на ночь кресла сдвинем. На ночь, когда Федя телевизор посмотрит, он в кресле любит смотреть. Пока положи ее на кровать.

Николай. До чего не люблю детей, терпеть не могу. Тошно смотреть.

Бабка. Ты ее там подушками обложи, чтобы не скатилась.

 

Нина уходит с Галькой.

 

Федор Иванович. На чужих детей — тошно. А на своего не насмотришься. Когда ты маленький был, мы с тобой иллюми­нацию ходили смотреть и салют. Так грохнет, а ты у меня к коленям прижимаешься, прижимаешься. Сам весь дрожишь, пятишься, в глазищах слезы. Умора.

Николай. А зачем водил, если боялся?

Федор Иванович. А я в тебе страх искоренял. Под самые пушки тебя водил.

Николай. Человека из меня хотел сделать? Бесстрашного такого?

Федор Иванович. Да, сказал бы.

Николай. Все это бодяга, как говорила одна девочка Надя.

Федор Иванович. Вот заимеешь с Ниной сына, посмотрим, каким ты будешь отцом.

Николай. Да мне все равно. Какой из меня учитель. Чему я научу.

Федор Иванович. Каждый видит, чего ему в жизни не удалось, и хочет, чтобы сыну удалось это.

Николай. Что это-то?

Федор Иванович. Ну — все. Чтобы был смелый, таланты свои развивал, если есть талант. Например, к музыке. Чтобы не врал в жизни.

Николай. За вранье ты меня драл ремнем.

Федор Иванович. Точно.

Николай. А за это я стал тебе врать хорошо, так что ты не догадывался. И сам понимаю очень хорошо, когда врут. Вы, например, все врете.

Таисия Петровна. Чего это мы врем, а ну-ка, скажи!

Николай. А все.

Таисия Петровна. Просто не знаешь, что и сказать.

Николай. Чего тут знать-то.

Таисия Петровна. Ты просто нас вспомнишь, от чего мы тебя отстранили.

Николай. От чего вы меня отстранили? От Нади, что ли? Так я понял?

Таисия Петровна. При чем тут Надя? Мы тебя от тяжелой жизни отстранили, ты пойми.

Николай. И нечего было меня отстранять. Смешно даже.

Федор Иванович. Ты пока что, в принципе, никто. Ничего не видел и не знаешь, как слепой.

Николай. Не скажи.

Таисия Петровна. Без нас ты бы мигом пропал.

Николай. Вот тут ты ошибаешься. Я не пропаду никогда и нигде. И меня — учти — никто не скушает с маслом. Я на своем стоять буду.

Федор Иванович. Это твое — гниль. Плесень. Есть то, что человека губит. Пьянство и все такое. И ты туда идешь.

Николай. Вот тут ты жестоко ошибаешься. Я свое знаю, я своего не упущу. Руками буду держаться.

Федор Иванович. Да что за нее держаться! Шатание одно! Она бог знает чего тебе припишет, а ты и рад.

Николай. Что ты говоришь, не понимаю.

 

Звонок. Все замерли. Федор Иванович идет открывать и вводит Анну Степановну.

 

Федор Иванович (с легкой душой). Гостенька снова по­жаловала, вот кто к нам. Что новенького? Садись, Степановна.

Анна Степановна. Я на минутку. Нина дома?

Федор Иванович. Нина!

 

Нина входит.

 

Анна Степановна. Что там делается, господи боже ты мой! На втором-то этаже!

Федор Иванович. Ну, все точно. Опять новость принесла.

Анна Степановна. Ниночка, Иванов к вам полную кварти­ру навел, всех у гастронома собрал. Грузчиков там двое... еще дедушка из второго подъезда. Кого я увидела. Дверь настежь. Хоккей, что ли, смотрят, пьют ли, черт их знает. Граня-то в больнице, она утром ко мне с Галькой заходила. Ну, где Галь­ка-то?

Таисия Петровна. У нас, где же быть ребенку.

Анна Степановна. Ну и правильно. А то Граня хотела мне оставить. А зачем, когда своей родни полно? Правда? Я ей говорю: Граня, пользуйся, пусть родня к тебе привыкает. Луч­ше, когда свои своим помогают. Это укрепляет мир и дружбу. А то, черт его не знает, родня теперь не родня, мало кто с род­ней дружит. Все хотят разъезжаться, а не то что. Моя Лю­бочка со своим мужем, с Володей, тоже от нас выезжают: ко­оператив построили. Зять мой, Володя, хороший такой, жад­ный. Мы, говорит, мама, пока с вами будем питаться. Они по сто рублей в месяц откладывают. Гарнитур хотят покупать. Теперь квартира без гарнитура не считается. Ну, что делать-то, Нина, как выгонять будем?

Нина. Выгонять? А что мне их выгонять? Они в гости пришли. К нему пришли. Он же у себя дома. Почему я их выгонять бу­ду? Мне не надо.

Анна Степановна. Все верно, Ниночка, а мужик — как ребенок. Он отдаст — не заметит и возьмет — не заметит. Не опомнится, а уж у него мебель вынесут. То-то у них тоже мозгов хватит взять первое попавшее да продать. Дедушка из второго подъезда, дядя Сеня, продал тут недавно бидон свой, бабушкин, за рубль. Они ведь тоже не фурычут, что это чужой дом. Их надо вот за руку взял и повел. А сами они только от гастронома да за уголок.

Таисия Петровна. Ниночка, ты там все же наведи порядок. Коля, пойди с ней, наведи, чтобы больше такого не было.

Николай. А Нина сама может, она сама все может. Тем бо­лее мне все это вообще чужое место, кто я им. Нет, Нина когда надо, то ничего не боится и не стесняется, идет куда хочет.

Федор Иванович. Только без меня.

Николай. Да, только без меня. Все вам Надя вспоминается, в душу запала. А у нее тогда палец нарывал, ей нельзя было посуду мыть.

Таисия Петровна. Ну, Ниночка, вы с Анной Степановной, я думаю, быстро сделаете что треба. Надо, что поделаешь. Пойди, пойди.

Анна Степановна. Да там дела на две минуты — все на выход, и все. Пошли-ка.

Нина. Сейчас, тетя Аня. (Уходит в боковушку.)

 

Все молчат. Федор Иванович включает телевизор. Нина быстро входит с ребенком, авоськой и бутылочками.

 

Пошли, тетя Аня. Я только куртку накину.

Бабка. Куда Галю-то понесла? Ну куда? Я что, не посижу?

Нина. Вроде все, ничего не забыла. Вроде все. Вещи я там, ко­торые мне подарили, оставила. Выбросите либо что-нибудь. Счастливо, я пошла. А ты, Коля, поезжай в общежитие.

Таисия Петровна. Что это ты, Нина! Никуда мы тебя не отпустим.

Федор Иванович. Нечего ему в общежитие.

Нина. Поезжай, Коля. Там тебе интересно будет.

Николай. Не заботься.

Нина. Счастливо вам, пока.

Федор Иванович. А ты выгонишь, вот и возвращайся, и все. Не обращай на него, он чумовой.

 

Нина и Анна Степановна уходят.

 

Таисия Петровна. Ну, Коля, отмочил ты. Куда ты зайдешь еще, сказать трудно. Ты же сам, своими руками ее выгнал. Совесть у тебя есть? Или вместо совести что у тебя? Как Нина теперь во двор даже выйдет?

Николай. Обыкновенно. Кому какое дело?

Федор Иванович. Хотя бы Степановне дело.

Бабка. На скамейках всех нас перемоют, не выйдешь.

Николай. Какой позор? Не понимаю. Пожили и разошлись. Ты вот жила с каким-то у себя во дворе. Когда молодая была.

Таисия Петровна. Что!!!

Николай. Да я знаю, подумаешь. Ну, был у тебя кто-то до отца. Ерунда какая.

Федор Иванович. Ты... сопля человеческая.

Николай. Да не ругайтесь вы. Сейчас еще это будем обсуждать. Тоже мне, секрет.

Федор Иванович. Да кто тебе эту гадость сказал?

Николай. Да сказали.

Таисия Петровна. Клавдия небось.

Николай. Ну, и жила ты с ним, и что? Ничего.

Федор Иванович. Пройдись, пройдись ногами по матери.

Николай. А я это уважаю. Я это уважаю. Но и вы уважайте. У меня свое, у вас свое.

Федор Иванович. Ты себя с нами не можешь равнять! Сравнил!

Николай. Я такой же человек.

Федор Иванович. В том-то и дело, что не такой. У тебя совести нет, а у нас есть. Ты родителям, которые над тобой всю жизнь тряслись, ты хочешь подкинуть неизвестно чью жену с неизвестно каким ребенком. Ты этого хочешь, до это­го достукиваешься.

Таисия Петровна (мягко). Ты неправильно понимаешь верность, Коля, сына. Ты, прости, еще как мужик — ноль. С Ниной ты жил почти три месяца и отправил ее куда подаль­ше. А там что у тебя было? Горячая, думаешь, любовь? Нет, минутная страсть. Крашеные глазки, крашеные кудри — и все. А увидел бы все это без крашеных глазок — и побежал бы куда ноги несут. Но после женитьбы не больно много ты этой краски увидишь. Увидишь рожу, какая есть.

Федор Иванович. Тем более надо еще разобраться, чей ребенок. Через семь лет, мужики говорят, только посмотришь и скажешь — твоя кровь или не твоя. А ты уже разлетелся! Ребенок рождается от минуты, это недолго. Чему значение придавать.

Таисия Петровна. Это не любовь, а слепня. Она быстро проходит. Глаза протрешь — и вот оно: никакой культуры поведения. Одни глаза намазанные.

Бабка. Видел бы он ее. Какие глаза там намазанные! Без на­мазки черные.

Таисия Петровна. Да небось уже видел. Видел свою Надю в последнем виде?

Николай. Да нет.

Бабка. Ой, какая страшная! Глазищи ввалились, губы черные... Ногами еле перебирает.

Таисия Петровна. Ну, выглядит она не так уж плохо. Так все женщины почти чувствуют... Особо тут страшного нет.

Николай. Да она травилась!

Бабка. Травилась!

Николай. Мне ее соседка по общаге сказала. Я ведь туда ездил.

Таисия Петровна. Все. Значит, ребенок родится урод. Все.

Николай. Ее в больницу даже отправили.

Таисия Петровна. А ты знаешь, что это такое? Без рук или с двумя головами.

Николай. Ну и что?

Таисия Петровна. А тебе все равно, какой у тебя будет ребенок? Ты камень, камень.

Федор Иванович. Коля, ты валишь на себя большое дело, что и всю жизнь не расхлебаешь.

Николай. Что вы все кричите? Я вот смотрю на вас и думаю: ну что кричат? Мне лень с вами в полемику вступать. Чудаки какие-то.

Таисия Петровна. А для тебя уж все решено?

Николай. Само собой.

Таисия Петровна. Сюда опять, к нам приведешь?

Николай (смеется). Почему это?

Федор Иванович. А что, уголок снимешь? Учти, я тебе в таком деле не отец и никто.

Николай. Не поможешь, значит? Ой, не могу. (Смеется.)

Федор Иванович. Ты чего смеешься? Ремня захотел?

Николай (смеется). Ой, не могу. Ремень, папа, ушел в далекое прошлое.

Федор Иванович. А вот посмотрим. (Вынимает из брюк ремень. Руки не слушаются его.)

Таисия Петровна (кричит). Над отцом издеваешься, ко­торый тебя растил, только для тебя жил, музыкой с тобой занимался!!!

Федор Иванович (все еще путаясь в ремне). Вот я ему по­кажу музыку! Сейчас, сейчас покажу! (Выщелкивает ремень.)

Николай (буквально катаясь от смеха). Ой, не могу!

 

Отец бьет Колю. Бабка кидается между ними. Коля хохочет и падает от смеха.

 

Бабка. Не трожь его! Он из вас один! Из вас единственный! Не трожь, говорю, погана рожа! (Закрывает его собой.)

 

Отец бросает ремень в угол комнаты, тяжело дышит. Таисия Петровна сидит потрясенная.

Федор Иванович ходит из угла в угол. Бабка сажает Колю на стул, стоит над ним.

 

Федор Иванович. Ты думаешь, жизнь так гладко катилась? Думаешь, у нас с матерью не было разного там? Все бывало. Я тоже живой человек, тоже живу и чувствую, но надо вовремя остановиться, подумать и щелкнуть выключателем.

Таисия Петровна. Отец тоже не из бревна сделан. У него были ошибки. Но он все забыл ради тебя, ради тебя одного. И мы снова сошлись.

Бабка. Сошлися, да. Зачем только.

Федор Иванович. Сколько я тогда передумал, невозможно сосчитать. Но решил: нет. Нет и нет. У меня сын растет.

Николай. Да знаю я об этом, мама к тебе еще на работу к ди­ректору ходила.

Федор Иванович. Знаешь, стало быть, можешь оценить. Теперь ты взрослый и понимаешь, что ничего не может удер­жать человека, никакой директор, ни родители, ничего. Вот как тебя сейчас. Но человек вспоминает о совести. В тебя вступило, это я себя узнаю. Но мы — Козловы, понимаешь? Мы все ради семьи, ради своих. Мы все сюда несем с матерью, все тебе. А кому еще? Нам, что ли?

Николай. Все. Теперь скажу я. Я хочу внести ясность в это дело. (Быстро.) Я вашу точку зрения полностью разделяю. И я полностью с вами согласен.

 

Пауза.

 

Таисия Петровна. Вот и хорошо. Ну и молодец.

Федор Иванович. Ты?

Николай. Я вообще ни о чем подобном даже, похожем, не думал. Это все вы за меня сочинили. Я вообще не собираюсь жениться. Вот что.

Федор Иванович. Как это?

Николай. Я бы еще собрался на Наде, но, когда мне девчата ее сказали, какое там дело вышло, я сразу отошел в сторону. Отравилась — это такое дело. Это можно срок схлопотать. Лучше не вязаться с этим делом. Покушение на самоубийство, вот как называется. Чересчур она, что ли, гордая.

Таисия Петровна. Да не чересчур, не чересчур. Она вон, если правду сказать, к нам приходила, тебя ждала.

Николай. А вы что?

Таисия Петровна. А мы ее проводили, все честь честью.

Николай. И правильно сделали.

 

Пауза. Все приходят в себя. Бабка садится.

 

Федор Иванович. Ну, а почему тогда на Нине не женишься?

 

Николай пожимает плечами.

 

Таисия Петровна. Он же сказал, ему рано.

Федор Иванович (медленно). А вообще ты меня удивил. Я не ожидал.

Николай. Не ожидал?

Федор Иванович. Так... Мы тут воевали, а ты так погляды­вал и думал. Пусть поволнуются, а я полюбуюсь. А мне смеш­но. Бейтесь лбом об стенку.

Николай. Да вы мне не дали слова сказать.

Федор Иванович. Когда надо было, ты свои слова вставлял.

Таисия Петровна. Действительно, как-то нехорошо. Мог бы подумать о нас. Мы ведь только о тебе думали.

Федор Иванович. Молодой ты, Коля, а уже делов натворил. Двух девочек чуть в гроб не загнал.

Николай. Ну, пошло по новой.

Федор Иванович. Я тебя так воспитывал?

Николай. Давай, валяй.

Федор Иванович (уже потише). Для тебя слово «со­весть» — ничто.

Николай. Давай хоккей смотреть.

 

Садятся, смотрят телевизор.

 

Федор Иванович. Мама, принеси мне воды, таблетку за­пить. (Держится за голову.)

 

Таисия Петровна идет из комнаты, ступает в прихожую и тут же возвращается, закрыв за собой дверь.

 

Таисия Петровна. Там Нина стоит. В прихожей. С Галькой на руках.

 

Все замерли. Бабка встает.

 

Бабка (уходя в боковушку). Я не могу так.

Николай. Я же говорил — гордость, гордость. Она ко мне неровно дышит.

Федор Иванович. Кто-то тебя любит.

Николай. Меня многие любят.

 

Бабка проходит через комнату с узелком.

 

Бабка. Пока до свидания. Я пойду к Клаве.

Таисия Петровна. Мам, ты видишь, что творится. Утрясет­ся все — я тебя обратно возьму.

Бабка. Я тебе что, сундук с клопами, возьмешь ты меня.

Таисия Петровна. Да не сердись. Я за тобой приду.

Бабка. Пока до свидания. (Уходит.)

 

Над потемневшей сценой высвечиваются качели, на которых медленно и печально покачивается

Нина с ребенком на руках.

 

Федор Иванович. Принеси все же воды.

Таисия Петровна. Не могу. Что хочешь.

Федор Иванович. Сходи ты, Коля.

Николай. Пап, третий период.

 

Федор Иванович выходит в прихожую и тут же воз­вращается.

 

Федор Иванович. Там не Нина, там Надя стоит с ребенком. Ты перепутала все на свете. (Садится, держась за голову.)

Таисия Петровна. Бабушка впустила, что ли? Почему с ребенком?

 

Медленно открывается дверь, входит закутанная фигура с ре­бенком.

 

Надя. Я к вам пришла жить, у вас хорошо, две комнаты. Мебель.

Николай. Родила, что ли, кого? Я ни при чем, я ни при чем, могу подсчитать.

Надя. Я к вам пришла жить. Он у меня родился без головы, его не прокормишь.

Таисия Петровна. Потому что ты травилась.

 

Надя медленно и печально возносится на таких же качелях, что и Нина.

 

Не обращайте на них. Если на них не обращать, они отстанут. (Оживленно.) Хоккей скоро кончится? Спать хочу.

Николай. Уже все. (Встает, потягивается, но вынужден при­гнуться, так как над его головой проносится Надя.)

 

Таисия Петровна встает и идет на полусогнутых среди беспо­рядочно мечущихся качелей. Качели снижаются. Федор Иванович становится на четвереньки и ползет на кухню. Николай все глубже уходит с головой в кресло

и застывает почти в горизонтальном положении, задрав ноги кверху, чтобы отталкивать налетающие качели.

 

 

Занавес

 

 

1973

 

Библиотека драматургии: http://www.lib-drama.narod.ru

Библиотека
Новости сайта
Получать информацию о театре

454091, Россия, г. Челябинск, ул. Цвиллинга, 15
  Челябинский государственный драматический
"Камерный театр"

kam_theatre@mail.ru
Касса театра: 8 (351) 263-30-35
Приёмная театра: 8 (351) 265-23-97
Начало вечерних спектаклей в 18.00

 Министерства культуры Челябинской области   Год российского киноМеждународный культурный портал Эксперимент  


 

Яндекс.Метрика