31 марта 2010 г.

ВСЁ, ЧТО БЫЛО НЕ СО МНОЙ

 

Зеленов В.

То, что вы услышите сегодня с этой сцены — не вымысел драматурга и не художественная литература. Это — сочинения о Великой Отечественной молодых людей, школьников и студентов нашего города. Мысли поколения, которое, к счастью, не нюхало пороху. Война так далеко и так близко. Их деды и прадеды отдали жизнь за Победу. Что думают потомки об этой войне и этой Победе?

Мы можем соглашаться и не соглашаться с их мыслями. Можем спорить, возмущаться, одобрять. Но их голоса — живая правда сегодняшнего дня.

65 лет Великой Победе. Взгляд на войну глазами молодых. Без ретуши.

 Всеволод Радченко:

А. Ребро:

ПИСЬМО ИЗ ПОСТАТОМНОГО БУДУЩЕГО. 16 мая 2143 года.

Город из городов, на каменных костях которого мы сейчас стоим, раньше назывался разными именами – Ленинградом, Санкт-Петербургом, Петроградом... Наверное, никто бы не захотел увидеть послеатомное лицо Пальмиры… Но атомная война не сумела сделать того, о чем, наверное, мечтали все до единого земных царей и президентов от начала летоисчисления и до доатомных дней: не сумела разрушить огромную постройку исторического музея. Добираться до него займет немалое количество времени: улицы Санкт-Петербурга были узкими, угловатыми, небольшими, с множественными выступами. Удивительно ли, что его наследники часто путались в закоулках собственных душ?

Стены исторического музея, наверное, и не знали о том, что существует что-то кроме войны и страданий. Одни были разломаны и перемешаны со стеклянными шкафами, на других были целыми витражами выстроены фотографии войны, которую раньше называли Второй Мировой. Петербург (или, скорее, Ленинград) предпочитал вариант Великая Отечественная война. Одна из стен, наверное, была самой символичной: она была треснута, разломана посередине, из дыры, естественно, светила самая чёрная чернота. Очертила всё это деревянная рама, раньше хранившая копию верещагинского шедевра, на которой было мелким шрифтом написано:

Апофеоз войны

Посвящается всем великим завоевателям: прошедшим, настоящим и будущим

(ориг. ГТГ)

Не думаю, что зияющая дыра была против такого оформления. Какая насмешка прошлого…

Фотографии, письма, каски, пули, фотографии, ордена, ещё фотографии. «Ленинград окружен, но не взят».

Реки принесли – реки унесли.

Вторая мировая длилась, считай, четыре года. Ядерный конфликт длился три часа.

Люди меняются слишком быстро, вот что точно. Как быстро они сжигали фашистские стяги – настолько же быстро вновь поднимали их в воздух. Малая часть все-таки возвращалась, брала со стен фотографии своих дедов и просила прощения, но это была действительно малая часть. Тут впору страшную мысль подумать: а стоило ли такое будущее крови своих защитников? Не этого заслужили воины красной звезды, ведь они были способны на самопожертвование. Как жаль… Следующие за ними люди к самопожертвованиям не были готовы.

Стоит на плакате, на чёрном фоне, фюрер со своими фирменными усиками, стоит с выражением мировой скорби на лице. Он победил? Нет. Но от этого легче в будущем не стало. Как иначе сказать о том, что было после Второй мировой войны.

Он всё-таки победил?..

Всегда кто-то воюет. Когда угодно, за что угодно – даже сейчас, когда воевать уже не за что. Кому-то приходится, кого-то заставляют. Война – необходимость. Пусть это будет написано на флаге большими красными буквами. Только нужно собраться с силами и порвать этот флаг, чтоб ему пусто было. Постараться идти «от противного», так сказать.

Петр Великий переплавлял купола церквей для нужд России. Во время блокады из памятника Петру Великому сделали что-то вроде каланчи. Больше святотатств не будет, мои любимые ценители идеалов, это я вам обещаю от имени всего человечества. Нету их больше, святынь ваших. Всё выменяли, кто на что…

Хорошо, если этих записей никто не увидит, никто не прочтёт. Неизвестное должно оставаться неизвестным. Не Бином Ньютона, на пальцах не объяснишь, пустоту нельзя объяснить…

Сжечь их? Нет, лучше сразу на атомы… на атомы…

 Сергей Прыкин (Париев):

Тебе, безвестному герою, я эти строчки напишу,

Их в перерыве между боем тебя прочесть я попрошу,

Мое письмо из новой жизни не удивит твои глаза,

Ты был во всех краях Отчизны и воевал ты за меня.

 Пропахли порохом ладони, в морщинах твой не старый лоб,

Освободив мир от неволи, ты делал, что не сделал Бог.

Шагая по земле родимой, смотрю на павшую листву,

Моей душе невыносимо смотреть на эту красоту.

 Мне кажется, что эти листья впитали кровь, что пролил ты,

Мне наше время ненавистно, в нем тепла от той весны.

Сегодня нет добра в улыбках, большая разница в деньгах,

И на заброшенных могилах пустынно, как в людских умах.

 О чем же ты молчишь в окопе под градом грозного свинца?

О доме? Матери? О Боге? О бесконечности добра?

Прости, но мы не сохранили в себе тепла твоей души,

Мы мир сегодня превратили в подобие сплошной войны.

 Кристина Милкевичюте (Кучурина):

Если бы меня забрали в солдаты в сорок первом, я бы чувствовала злость и страх. Боязнь того, что моя жизнь может так быстро закончиться от дула фашистского автомата. Будучи ребенком, я играла в войнушки, представляла, как бы я сражалась в этой войне и могу сказать: у меня бы получилось! Я бы смогла оказать помощь на окровавленном поле. И, не считая убитых мною врагов, представляла бы, как на небе загорались наши звезды, звезды побед!

Анна Бреева:

Представь — тебе дан приказ: убить пленного. Этот смелый немецкий парень не пожелал сотрудничать с нашим командованием. Еще у него добрые глаза. Этот человек, возможно, ушёл на войну просто потому, что так надо. Его никто, как и тебя, не спрашивал об отношении к военным действиям. Он никому не желает зла. Даже тебе.

Кристина Милкевичюте (Кучурина):

Оглушенная бесконечными залпами тысячи орудий, я бы не потеряла контроля, не пропустила бы немцев к нашей Родине! Эти нелюди, которые губят беспомощный народ, навсегда запомнили бы мой взгляд, полный ненависти и ярости, с мокрыми от слез глазами, с запекшимися от крови ранами. А хрупкие руки держали бы автомат наперевес и не отпускали курка, пока вся злость не уйдет и пока нацисты не сгинут прочь от русских земель.

Марина Петашкина (Евлаш):

Поэт сказал: «Трус не тот, кто может испугаться. Трус — кто страх преодолеть не сможет».

Может, я не стала бы героем, но хорошим солдатом на войне была бы точно!!!

Анна Бреева:

Немецкий пленный, которого ты должна расстрелять, смотрит на тебя. Он обнял бы сейчас на прощание весь мир. В этот момент тяжело не ему, а тебе. Ты бы отдала свою жизнь, только бы не совершать убийства.

Звучит приказ: «Расстрелять». Дрожат руки. Разрывается сердце.

Я бы не смогла.

Кристина Милкевичюте (Кучурина):

Кто знает, как бы мы повели себя, находясь на той войне… Люди не задумываются о последствиях, убивая миллионы детей, женщин, стариков!

Сжигая дотла города, круша все на своем пути, они создавали ужасный мир... 

Дмитрий Иващенко (Зеленов):

Потому что война — это готовность убивать, лишь бы всё поскорее кончилось.

Анна Бреева:

Я бы не смогла.

Александра Горшкова (Зеленов):

Люди не по своей воле становились друг другу врагами. Я представляю себе советского солдата, который в маленьком человеке, олицетворяющем всё вражеское и подлежащее истреблению, увидел душу.

 Алина Тягловская:

В осаждённом Берлине, в руинах разрушенного дома, солдат заметил малыша-сироту. Грязный, напуганный, усталый, но ещё не потерявший ловкость движений, мальчик напоминал загнанного зверька. Он долго прятался, потом, наконец, вышел – перестав видеть в солдате опасность или отчаявшись — и присел на большой мутно-белый осколок мраморной стены. Солдат сделал шаг ему навстречу – он не сдвинулся с места. Солдат протянул ему флягу с водой. Он сделал пару робких глотков, и солдат заметил, как глаза мальчика влажно заблестели. Прижав голову ребёнка к своей груди, солдат долго слушал, как нервно бьётся детское сердце. Враги, война, даже долг Родине – всё это померкло и потеряло значение. Для солдата не было в тот миг ничего ценнее хрупкого птичьего биения в груди малыша.

Дарья Бабенкова (М. Беляева):

На них, юнцов, решивших уйти на фронт из дома,

Смотрит с печалью старая школа

И будто говорит: «Останься, не иди,

Будет ещё больше горя, скорби, чувства вины».

Задумаешься, перекрестясь, пойдёшь,

Милостыню по дороге всем увечным даёшь.

Вот современникам моим первое боевое задание:

Милость, Любовь и Сострадание.

Пауза.

Зеленов о официозе в отношении памяти. Обязанность, повинность.

Пётр Десятков (Артемьев):

Великая Отечественная война подорвала экономическую экономику стран Европы и СССР. Погибло много людей в разных странах. Общие демографические потери составляют порядка 27 миллионов человек.

Александра Фурасова :

Величие войны не в том, что сотни миллионов людей были уничтожены, а в том, чтобы понять, как дорога нам наша страна. Мы теперь знаем цену победы.

Владимир Евтушенко (Крупкин):

В экстремальных условиях военной поры советская экономика смогла быстрее перейти на выпуск военного вооружения и превзойти промышленную мощь фашистского блока.

Правящая в стране Коммунистическая партия пользовалась доверием и поддержкой большинства населения страны.

Пётр Десятков:

Цель нашей армии состояла в ликвидации угрозы со стороны Германии и новой опасности — распространении коммунизма из СССР (так в оригинале! Мы сохранили стиль — Зеленов) В Великую отечественную войну было много подвигов наших людей. Именно подвиги героев Великой Отечественной войны привели к великой Победе. Победа в Великой Отечественной войне — это подвиги и слава нашего народа.

Ирина Подскребышева:

Скажи, весь мир вздохнул свободно,

Когда повержен общий враг?

И стала жизнь тиха, спокойна…

Скажи, скажи, что это так!..

Пётр и Владимир молчат. Зеленов: и это тоже наше представление о войне.

Евгений Константинов (отвечая Ирине):

 

 Вот под этой фотографией я могу сегодня написать «Это – война». Это спортивная борьба двух людей, каждый из которых отстаивал честь своей страны. Но это война двух стран, полем боя которой стала теперь ледовая площадка. И как же символично выглядит эта победа американца с грузинской внешностью на фоне войны России и Грузии с американским оттенком. Это война, в которой одна страна даже не попыталась помочь своему спортсмену, в то время как другая страна сделала всё для победы своего. И жест Евгения Плющенко в адрес Эвана Лайсачека – это не жест доброй воли, не жест смирения. Евгений не смирился со своим поражением, он боролся до конца. А смирение пришло сверху – от чиновников, от людей, которые были способны сказать весомое слово в защиту своего. Но не сказали. Они бежали с поля боя.

Историки нам говорят, что холодная война кончилась в 1991 году. А что изменилось с тех пор? Кто-то перестал наращивать военную мощь, кто-то перестал внедрять новые технологии в создание сверхмашин для уничтожения всех и вся? Нет! Войны продолжаются. Но как это всё завуалировано! Война двух стран выходит на спортивные арены, где каждая победа одного человека или одной команды – это победа целой страны! Переписывается история, в которой Россия перестает быть той великой державой, справившейся с фашистской агрессией. Натравленная Грузия сама по себе не так страшна, как страшна та сила, что её натравила. Та же сила потом заставила весь мир говорить об ужасном нападении России на маленькую и беззащитную Грузию. Разве это не война?

Мария Харина:

Можно прочесть о Великой Отечественной Войне, просмотреть километры кинодокументов.

Валерия Брюшкова:

Но многого не напишут в книгах и не покажут в фильмах. Тот ужас, который пришлось пережить во время войны, никогда не понять нам.

Мария Харина:

Еще живы люди, способные рассказать о своей фронтовой молодости детям и внукам. Но у нас иное восприятие, лишенное живых примет послевоенного быта, пропущенное через фильтр времени. Мы помним войну той памятью, которая вошла в нас через фронтовые фотографии наших юных дедов.

Валерия Брюшкова:

Передо мной пожелтевшая от времени фотография. На обратной стороне дата «июнь 1941». На ней изображены три бойца, они стоят, обняв друг друга, и улыбаются в объектив. Их лица выражают уверенность и молодой задор. Они ещё не знают, что их ждёт впереди. Может быть, эти бойцы с фотографии живы и по сей день, и мы преклоняемся перед ними, перед их подвигом. Мы поздравляем их с праздником победы каждый год, дарим цветы, говорим слова благодарности. Пытаемся представить, насколько тяжело им было, сколько пришлось пережить. Но никогда не сможем понять этого.

Мария Харина:

Я помню эти фотоснимки в руках дедушки. Мне не составляет труда соединить в одно целое худющего лейтенанта на фотоснимках с человеком, который скупо рассказывает о своей рядовой фронтовой биографии. И, может быть, именно житейской простотой, доверительностью мне это очень дорого. В каждом ветеране живет властное и нестерпимое желание вновь побывать в тех местах, по которым провела когда-то война. Мой дедушка часто вспоминает свои дороги войны – призван в 1942 году, на войне был связистом. Воевал в Белоруссии, Прибалтике, Польше, Чехословакии, закончил войну в Берлине.

Годы идут и делают свое дело. Нам уже, к сожалению, не успеть вернуть фронтовикам долги, которые они заслужили своей жизнью. Но есть вексель, которым еще можно и должно отплатить сполна. Это — справедливая память.

Начинается первая часть Монологов памяти.

Виктория Докучаева:

Моя прабабушка с ребёнком (моим дедом), спасаясь от немцев, переплывала через огненную Волгу. Неподалеку находился нефтезавод, люди выливали нефть в воду и буквально поджигали реку, деля ее на части черной завесой дыма. Под прикрытием дыма прабабушка переплыла на лодке на другую сторону. Но там уже были немцы. Неониллу вытащили из лодки и вырвали у нее из рук ребенка. Один из фашистских офицеров швырнул ее на землю и принялся избивать. Но среди немцев тоже были порядочные люди. Один совсем юный немецкий солдат, наблюдавший за экзекуцией, выстрелил офицеру в затылок и помог Неонилле и ее ребенку выбраться за пределы города. Несколько суток прабабушка добиралась до своих. Она пила дождевую воду. Обессилевшая и голодная, пряталась в какой-то яме посреди поля. А рано утром над ее головой снова загремели выстрелы. Она прижала сына к себе и наверное в первый раз попросила Бога помочь. Неожиданно кто-то рухнул прямо на нее. Это был русский солдат. Он был весь в крови и уже не дышал. Потом бой закончился, и немцы ходили по полю, искали своих раненых. Они заглянули в яму и ушли. От перенапряжения прабабушка потеряла сознание. В то время ей было чуть больше двадцати лет, а деду — три года.

Александр Стенин:

Мой прадедушка пропал без вести.

В мае сорок первого года его как опытного бойца, участника Финской войны призвали в армию и отправили на западные рубежи. Поэтому с первых дней войны он участвовал в боях.

С фронта от него пришло единственное письмо, которое привёз его раненый сослуживец из соседней деревни. А в августе пришёл «треугольник», извещавший о том, что Рассыльных Константин Владимирович в июльских боях попал в окружение и является пропавшим без вести.

Горечь неизвестности до сих пор живёт в нашей семье.

Сушкова Лидия:

Моя бабушка часто рассказывала мне о своей жизни в годы войны, и скорее всего это были самые безобидные рассказы, потому что прошлое было жутким кошмаром, который ей наверняка хотелось забыть. В 1941 году ей исполнилось всего 12 лет, а она уже работала в колхозе. Она осознавала, что вносит, хоть и маленький, но все, же вклад в помощь своей родине. В тот же год на фронт ушел и ее отец, мой прадедушка. В 1943 году в семью пришла весть, что он погиб под Москвой, сражаясь за будущее своего народа, и был похоронен в Братской могиле.

Елизавета Пирожкова:

Можно составить большой список моих близких, которые защищали родину.

Прабабушка Мария проработала всю войну возле операционного стола в эвакогоспитале, лечила раненых на фронте.

Мои прадедушка и прапрадедушка работали на важном участке тыла. Это была железнодорожная станция Анатырь. Они пропускали эшелоны с солдатами, оружием, снарядами и техникой.

Дедушка Пирожков Юрий Николаевич в свои 12 лет уже работал на механическом заводе, где точил детали для мин и снарядов. Для того чтобы наточить детали, ему приходилось подставлять под ноги несколько деревянных ящиков. Работал он за восьмушку хлеба.

Арина Закирова:

Меня переполняют чувства гордости, когда я читаю грамоты моего прадеда, Сергея Петровича, подписанные Сталиным за освобождение Штандама, Гротенова, Белгорода, Бранденбурга, Гюльцова и других городов. Мой прадед прошёл через всю Европу. Его забрали с первого курса Сельскохозяйственного института. Служил он в дивизии Панфилова в секретном отделе при штабе. Однажды при передислокации был утерян сейф с секретными документами. За это моего прадеда наказали и отправили в штрафбат под командованием Рокоссовского. Ему предстояли три месяца тяжёлых сражений на передовой. Но был один бой, который оставил не только раны на теле Сергея Петровича, но и помог ему выжить ради нас, правнуков, внуков, детей. Сам Рокоссовский стоял перед батальоном и говорил о страшном предстоящем бое, в котором вряд ли кто останется живой. Но нужно пройти до конца, потому что за нами Родина, и назад хода нет. И глядя на своих бойцов, он сказал: «Кто выживет — награжу, кто погибнет — смоет позор кровью». В эту ночь мой прадед не спал. Он думал о том, что где-то далеко в России у него есть женщина, которая его очень любит и маленький сынишка, которого он никогда не видел. В такие минуты он думал о Боге, в которого никогда не верил, о котором раньше не задумывался. Он попросил у Бога прощения за всё то, что раньше сделал не так, и если ему Бог даст шанс выжить, то он обязательно женится на своей Устинье. Утром в долгом бою прадед подорвался на противотанковой мине.

Пауза. Вклинивается рассказ от лица раненого солдата.

Ольга Бобович (актер):

Мои пальцы произвольно выпустили оружие из рук, ноги подкосились и совсем согнулись. Я задержал дыхание и упал на землю. Я ничего не понимал, просто отказывался допускать мысль о том, что я ранен. Жадно, но кротко я глотал воздух; глаза видели лишь небо, такое серое и далекое. Я лежал и чувствовал нарастающую боль. От самого сердца до кончиков пальцев она пропитывала меня. Весь шум и крик в одно мгновение остались словно за закрытой дверью вне моего сознания. Постепенно я почувствовал смертельный холод. Он зародился в ногах и подбирался к самому сердцу. Моя роль сыграна, мой бой окончен. Постепенно все звуки слились в один гул, небо переставало казаться таким далеким. В тот момент я почти ни о чем не думал, лишь короткими моментами мне являлись сюжеты из моей жизни. Я вспомнил, как в детстве мама отругала меня за невыполненную работу по дому. Все мои детские слезы тогда казались такими глубокими и трагичными. Мне вспомнилось, как я бежал по полю: светило солнце, а навстречу мне дул теплый летний ветер, и я бежал легко и беззаботно. Я летел сквозь поле, и жизнь казалась мне легкой и чистой. Мне виделись лица родных…

Эти секунды перед смертью были длинными и мучительными, но они были необходимы и важны. Умирая в муках, ты чувствуешь боль, думаешь о том, когда же она закончится, но видишь этот мир в последний раз и цепляешься за последние секунды на земле. И вот холод уже вплотную подобрался к моему сердцу. Я уже совсем не чувствовал своего тела, лишь ощущал, как часть меня тянулась к небу, а другая, словно магнитом была прикована к земле, но веки мои отяжелели, совсем сперло дыхание…

Всё, что останется от меня на земле, это память обо мне и моя плоть. Но плоть не вечна, а память?

Арина Закирова:

…Санитарки подобрали его истекающим кровью и удивлялись, как же при таком ранении он остался живой. Один Сергей знал, какие две маленькие звёздочки его заставили остаться жить. После лечения в госпитале он поехал к близким, и сделал то, что обещал Богу. И появился Наумов Станислав Сергеевич — мой дед, который рассказал мне об этом. Эта история для меня большая награда, хотя может быть она и не такая значимая, как для прадеда — два его ордена «Красной Звезды», и медали « За Боевые Заслуги» и «За отвагу».

Пауза. Видео. Песня.

Ксения Валиуллина:

На войне стираются мораль и любовь. Остаётся только любовь к родине и потребность защитить её. А что такое… Родина?

Александр Мартынов:

Я всегда представлял родину в предметах, будь то берёза возле дома или родной запах бабушкиной выпечки. Вся родина состоит из предметов...

Екатерина Толмачёва:

...это и ручей, в который пускаешь бумажные кораблики, и аллея в парке с деревьями-великанами как из сказки, и сугроб, в который падаешь со смехом.

Ксения Валиуллина:

 …это деревянная банька у бабушки, шумный город, где ты жил, школа, где на переменах играли в «башики»… Родина — это детский смех, ворчание любимых стариков, громко включенный канал спорта, который любит отец или муж. Это соседи, с которыми обсуждаешь очередные новости, это коллеги, которых иногда рад видеть, а иногда не очень…

Екатерина Толмачёва:

Как говорил Экзюпери, — родина, это когда где-то продолжает существовать то, чем ты жил. И обычаи, и семейные праздники. И жилище твоих воспоминаний. И друг... А я добавлю, что это место, где тебя любят, помнят и ждут.    

Светлана Шманина:

Хочется верить, что при словах «родина», «отчизна» каждый гражданин нашей страны будет чувствовать самую настоящую гордость. Это произойдёт, когда  все хорошее, происходящее на моей родине, будет иметь достойное продолжение, а все плохое исчезнет само собой.

Ксения Валиуллина:

 Плохое исчезнет?

Александр Мартынов:

 Само собой?

Екатерина Толмачёва:

 Само собой?

Возможен вопрос в зал или одному из ветеранов: «Исчезнет ли плохое само собой?»

Екатерина Сумина:

Когда у людей ассоциации со словом «Родина» упираются в пасторально-деревенскую бытовую культуру, это всегда кажется надуманным и непрочувствованным. Если для человека «Родина» — сарафаны, пироги с картошкой, блины с икрой и хороводы – это по меньшей мере странно. Однако почему-то в большинстве своем люди, живущие в России 21-го века, так и представляют себе свою родину. Что это? Влияние ли школьных уроков литературы, где мы читали гражданскую лирику Некрасова и надрывного Есенина? Когда человек с пастушечьими представлениями о России, как о какой-то большой Аркадии, сталкивается с тем, что Родина может в нем нуждаться, или с тем, что она может быть в чем-то несовершенна – он отворачивается от нее и забывает о ней. Или, что еще хуже, начинает перед всеми отстаивать свою концепцию идеальной России, непогрешимости своего государства.

Я думаю, человек должен, прежде всего, смириться с тем, что у Родины есть недостатки. И простить их ей. В конце концов, у всего, что мы любим, могут быть пороки. И это не причина отказывать в любви. Как и не причина оправдывать пороки.

История нашей страны трагична, особенно в последнее столетие. И ее стоит любить хотя бы за те страдания, которые она перенесла. Итак, что для меня такое моя страна? Это люди, погибшие в дни обстрела Белого дома, это дворы и общежития из стихотворений Бориса Рыжего, это «трамваи дребезжат бесплатные, летят снежинки аккуратные», это мое детство, сугробы, в которые мы прыгали с крыш и забитые бродячие собаки, которых мы гладили. Моя Родина – это первый полет Юрия Гагарина в космос и его смерть, это Сталинградская битва, героизм и отвага – и голодные ленинградские зимы 41-го и 42-го года, это «Тихий Дон» Шолохова и самоубийство Марины Цветаевой. Такая она, любовь – с примесью ужаса.

Анна Вильгельм:

Если бы мне пришлось составить программу, как навсегда избавить мир от войн, я бы постаралась:

Ввести в Конституции всех стран одинаковый пункт, который бы гласил, что в случае любого военного вторжения какого-либо государства на территорию иностранного соответствующий глава государства слагает свои полномочия и в ранге солдата отправляется на передовую.

Максим Триллер:

Или вообще отказаться от власти. Всем миром. Увы, на сегодняшний день это недостижимо. Другой способ — стереть все границы. Он тоже неосуществим. Остаётся последний — искусство! Искусство – пожалуй, единственный вид человеческой деятельности, не ставший яблоком раздора и объединяющий представителей разных вер, языков, диаспор, строёв и сект.

Анна Вильгельм:

Еще я бы ввела во всех школах, колледжах, университетах особый учебный предмет, сделав его основной дисциплиной. Чтобы все занятия по нему проходили в стенах детских домов, приютах для бездомных, хосписах, наркологических диспансерах, и велись двумя педагогами одновременно – психологом и учителем любого профиля (историком, химиком и так далее). Чтобы дети в заботе и помощи узнали об этих сторонах жизни, понимали, что такое боль, голод, одиночество, смерть, и стали сильнее духом, милосерднее, терпимее.

Алина Тягунова:

...В будущем люди должны стать добрее, мудрее. Они прекратят уничтожать себе подобных ради жажды власти. Ведь никогда не будет счастья от того, что было достигнуто насильственным путем. И Великая Отечественная война – самое большое тому подтверждение.

Вторая часть Монологов памяти.

Максим Триллер:

Как бы это странно не звучало, но если бы не ВОВ, меня бы не было. Я русский лишь наполовину, мой отец по национальности немец. К счастью, война не изменила состав русской части семьи, все остались живы. Бабушка с немецкой стороны родилась в Казахстане, куда ссылали поволжских немцев. После войны там был страшный голод, унёсший жизни её многочисленных родственников. Эти события стали причиной объединения двух семей с целью выживания, что и явилось первой причиной моего существования. После войны семья переехала в Челябинск, где, как и многие немецкие семьи, работала в тяжелейших условиях на «Коксохиме». Именно там познакомились мои будущие бабушка с дедушкой, чей ребёнок стал моим отцом.

Вот парадокс нашего мира: именно благодаря этим многочисленным трагическим событиям я и живу на белом свете. И я такой не один. Таких большинство. И как не противна всему человеческому существу эта война, без неё мир был бы совсем иным.

Анна Вильгельм:

Для моей семьи война закончилась в 2002 году, когда мы получили письмо от Путина, что деда Давыда наконец-то реабилитировали... за три года до его смерти. Вроде были проблемы с архивом.

Когда началась война, он пошел добровольцем на фронт, но, вскоре, его, как и многих других проживающих в Советском Союзе немцев, выловили (это называли «отозвали из действующей армии») и увезли за колючую проволоку (это называли «трудармия»). Тогда для моего деда и многих других началась другая война и другая борьба. Борьба с собой. С пониманием и принятием новой реальности. Как бывает, когда твоя совесть чиста, но ты наказан.

Мой дед был интеллигентным и скромным человеком и никогда не сетовал на жизнь, несмотря на то, что не получал ни льгот, ни повышенной пенсии. Я часто думаю, что чувствовал человек, который был готов отдать свою жизнь за землю, на которой родился, но кто-то посчитал, что он недостоин… опасен…

Есть разные воинские звания: рядовой, сержант, майор, которые можно получить за какие-либо заслуги. А мой дед не имел заслуг и носил «звание» репрессированного всю войну и всю оставшуюся жизнь.

Но деду повезло. У него было больше шансов выжить, потому что его любила русская девушка Анна (моя бабушка). Она была очень смелой, поскольку   решилась обратиться к администрации колонии, чтобы ей разрешили жить с любимым в одном бараке. Барак был мужской, но где-то в углу им выделили небольшое пространство, которое отгородили занавеской. Так они прожили вместе какое-то время. Бабушка была лаборантом и прошла курсы медсестер, так что тоже могла приносить пользу…

А когда она забеременела, то вернулась домой ждать любящего мужа, потому что в тех условиях нельзя было вынашивать ребенка. В 1943 у них родился сын Рудольф. А после войны еще двое – мальчик и девочка. Мои бабушка и дедушка были и останутся для меня образцом той любви и понимания, на которых должна держаться семья.

Екатерина Сумина:

Когда война была в самом разгаре, моей бабушке было всего 13 лет.

Мария Боякова:

Моей тёте в войну тоже было тринадцать. Она много рассказывала о том времени.

Екатерина Сумина:

Жили в глухой деревне. Ели крапиву и суп из картофельных очистков. Часты были случаи, когда дети, работая в поле, падали от голода в обмороки, попадали под движущиеся механизмы техники и погибали.

Мария Боякова:

Отца забрали на фронт, и никаких известий о нем пока нет. Мама с Верой подарили мне сарафан, говорят — выменяли его на перроне на картошку у эвакуированных горожан. У нас в деревне многие ходят к эшелонам и меняют продукты на вещи. Я думаю, городские хуже живут, чем деревенские. К соседям на днях родственники приехали из города с пятилетней Марусей. Вчера она шла по улице и собирала коровьи лепешки. Зашла домой, положила в железную миску. Я спрашиваю: "Маруся, ты зачем их сюда принесла?" Она смотрит на меня голодными глазами и говорит: "Не трогай, все с работы придут, будем есть, это хлеб!". "Да какой же это хлеб?" - спрашиваю я. А она ко мне прижалась, и расплакалась. Вечером мне ее мать объяснила, что она о хлебе слышала, а видеть не видела. Дядя Гриша рассказывал, что его трехлетний племянник Володя, живший в Челябинске, никогда не пробовал яиц. Дядя Гриша привез им несколько штук. Яйца сварили, одно дали мальчику. Володя посмотрел на него, бросил на пол, сказал «кака» и сел есть мороженую картошку. А мы картошку полосатенькую едим. Одну полосочку чистим, другую оставляем. Так экономнее. Мороженую картошку мы на мясорубке крутим, мешаем с молотыми семенами лебеды и на печечке жарим. Весной из лебеды и крапивы супы варим.

Екатерина Сумина:

Бабушкин отец тяжело болел тифом, и было ясно, что он умрет. Но он очень сильно хотел дожить до победы. Он попросил повесить над своей кроватью карту Европы и сам, красным карандашом, отмечал, как двигаются войска – наши и нацистские. Он был уже совсем при смерти, когда советские солдаты вытеснили нацистов за пределы России. Прадедушка был рад необыкновенно. Он собирал в себе последние силы, чтобы слушать по радио о победах российских войск и наших союзников. Но болезнь была неумолима, и он умер, не дожив до победы.

 Мария Боякова (вторит):

Мы семьей в колхозе работаем: Вера учётчицей, мама на сборке урожая, я сено гребу. Ставят нам каждый день за работу палочки - трудодни. Потом за них хлеба вечером выдают и в конце года зерна грамм 500. За работой следят строго. По осени, когда уборка урожая идет, мы за комбайном собираем зёрна. Есть у нас семьи, которые совсем голодают. И вот мужчина из такой семьи как-то собрал горстей пять зерна и не сдал, принес домой дочери маленькой. Его поймали и за кражу сослали на четыре года. Строго все... жестоко. За один килограмм краденой моркови три года дают.

 Екатерина Сумина (продолжает):

У бабушки была сестра, младше ее. У сестры были очень длинные, прекрасные и густые волосы золотистого, теплого пшеничного цвета. И бабушка хорошо помнит, как она усаживала сестру перед собой на стул и вычесывала из ее головы вшей. Она была очень привязана к своей сестренке. Через некоторое время у сестры тоже появились симптомы тифа: началась лихорадка, она почти перестала есть, вся побелела. Семья пыталась спасти ее, но в тех условиях, в которых они жили, это было невозможно. Сестра умерла. Бабушка до сих пор вспоминает эту потерю как одну из самых тяжелых в ее жизни.

 Мария Боякова (вторит):

Несмотря на то, что где-то гремят взрывы, горят самолеты, голодают люди, счастье в жизни есть. Для нас, детей, в летнее время по вечерам открывают читальни. И мы, счастливые, накрутим кудряшки раскаленным гвоздем и бежим туда общаться. Молодежь песни поет, на гармошке играет. Зимой на улице холодно, на двор не выходим, обуви не хватает, в школу ходить не в чем, а до нее далеко, 7 километров. В лютые морозы я прихожу по вечерам к соседям, мы ребятишками на печку заберемся и, сидим, в карты играем. В колхозе трудятся на общественных началах. Друг другу помогают. У кого если корова или лошадь плохая совсем, закалывают и на всех делят. Когда кончится война, у каждого будет своя корова, будет много еды, и перестанут рваться снаряды. Скорее бы, скорее бы.

 Яна Охапкина (отвечает Марии):

Дело происходило в Ленинграде, через год с небольшим после снятия блокады. Бабушкин знакомый Семён Иванович служил в противовоздушных войсках, задачей которых была охрана города от вражеской авиации. Когда блокада была снята, Семен Иванович остался в городе до особых распоряжений.

Жил он во времянке на берегу Невы. Иногда ночью по Невe проходил, тарахтя, сторожевой катер. Он чертил вдоль спаянной льдом реки водную дорожку, которая сразу заполнялась мелким крошевом льда со снегом.

И вот однажды в окно постучали. «Там человек, человек кричит» - раздался тревожный голос сослуживца. Семён Иванович быстро оделся, схватил моток верёвки и выскочил на улицу. Было ещё темно, и Семен Иванович ориентировался только по голосу, слабо доносившемуся с середины реки.

Наконец, они увидели… Удерживаясь руками за ледяной край, в промоине барахтался человек в шинели. Шинель набухла и тянула на дно...

Семён Иванович пытался добросить верёвку до солдата, но она оказалась короткой, не хватало всего лишь метра... Но солдат уже и не смог бы удержать ее в окоченевших руках. Из последних сил он швырнул на лёд свой вещевой мешок, слабо взмахнул рукой и скрылся под сине-белым ледяным крошевом.

Семен Иванович в отчаянии опустился на лед. Позже, развязав мешок солдата, он и его спутник нашли документы и письма. Адрес отправителя был знакомым — дом находился недалеко, через полквартала.

«Не дошёл солдатик, - сказал Семён Иванович, - всю войну прошёл с самого первого дня, а до дому не дошёл каких-то ста метров».

Письма отдали вдове погибшего. Она уже знала, что её любимый муж придёт со дня на день… Она знала, что он уцелел, не получил ни царапины.

Смерть настигала даже там, где война уже закончилась.

 Алёна Пономарёва:

Когда я была маленькая, прадедушка водил меня на парад, посвящённый дню великой Победы над фашистской Германией. А после парада, придя домой, прадедушка усаживал меня на колени и рассказывал о войне.

Его призвали на службу, когда ему было всего 17 лет. Он рассказывал о своих подвигах, но никогда не хвастался. Оказалось, что на войне он встретил свою первую любовь! Она была медсестрой, ей часто приходилось выносить с поля боя раненых солдат. Но в 1942 году она не вернулась с поля…

Прадедушке было очень тяжело видеть, как гибнут его друзья и товарищи, но ещё тяжелее было перешагнуть через их смерть и идти дальше…

Я называла своего прадедушку героем.

По сей день прихожу в «Сад Победы», возлагаю цветы к памятнику «Защитникам Отечества» и наблюдаю за счастливыми лицами ветеранов, только теперь — одна…

 Пауза.

Голос.

Объявляется минута молчания.

 

Конец второй части Монологов памяти.

 Елизавета Кетова:

У ВОЙНЫ НЕ ЖЕНСКОЕ ЛИЦО? ОТНЮДЬ. Санитарки, днём и ночью готовые прийти на помощь, сохранившие сотни тысяч жизней, порой ценой собственной. Женщины, пахавшие по 12-14 часов в сутки на заводах. И не только…

 Валентин Мещеряков (отвечая Елизавете):

Моя школа № 70 сорок три года носит имя 46 гвардейского Таманского Краснознаменного ордена Суворова 3-й степени ночного бомбардировочного авиаполка.

Уникальность полка в том, что все специалисты в нём были женщины. В 1995 году  бывший начальник штаба полка – Ирина Ракобольская, зав.кафедрой космической физики МГУ, на собрании однополчанок сказала: «Вы все героини, девочки. Кроме двадцати пять героев Советского Союза, у нас в полку сорок две летчицы и штурмана совершили по шестьсот и более боевых вылетов». Из 1418 дней Великой Отечественной войны, полк не выходил из боёв – 1197.

Да, вот они, девушки 40-х годов, победительницы 45-го! Их жизненным кредо были слова Максима Горького: «Не жалеть себя – это самая красивая мудрость на земле».

 Елизавета Кетова (продолжает):

У ВОЙНЫ НЕ ДЕТСКОЕ ЛИЦО? ОТНЮДЬ. Подростки, совсем, как мы с вами, уходили из дому в партизанские отряды, бомбили вражеские танки, авиацию, взрывали железные дороги.

 Анна Фёдорова (отвечая Елизавете):

Наступает ночь — время самое опасное, в ней заключен весь ужас.

Окна квартир занавешены одеялами, ведь даже самый маленький огонек может помочь врагу…

Мальчик сидит на крыше и смотрит в небо… Он не думает ни о чем – он просто ждет… Ждет рассвета, ведь рассвет оповещает о продолжении жизни… Если мальчик встретит рассвет — он жив, и враг не победил…

 Елизавета Кетова (продолжает):

У ВОЙНЫ НЕ МУЖСКОЕ ЛИЦО? ОТНЮДЬ. Парни, мужчины, старики покидали родной дом, не надеясь увидеть вновь детей, жён. Они, бившиеся до последнего. За чистое поле, светлое небо, за тебя.

 Анна Вильгельм (отвечает Елизавете):

Я бы нарисовала такой триптих о войне.

Первая картина: русское поле (видны березы), по которому бегут живые солдаты, лежат мертвые солдаты, бегут мертвые солдаты (мгновение, когда в солдата попала пуля и он уже умер, но еще не упал); танки, которые едут рядом с живыми, танки, которые едут по костям, горящие танки; много дыма…

Вторая картина: то же поле, на котором лежит много человеческого мяса в униформе советского солдата; над полем кружат большие и сытые вороны; по небу летят ангелы.

Третья картина: то же поле, по которому ходят люди в походной экипировке и люди, склонившиеся или стоящие на коленях перед разрытыми кусочками земли; мужчина в спортивной куртке фирмы «Adidas» на переднем плане достает из земли череп, его уставшие глаза сияют, он очищает глазницы черепа специальной кисточкой.  

 Елизавета Кетова (итог):

У ВОЙНЫ ВОВСЕ НЕТ ЛИЦА. И НЕТ ВОЗРАСТА.

 Анна Давиденко:

Не могу дать однозначный ответ, готова ли современная Россия одержать победу в такой войне, как Великая Отечественная. Да, ныне существуют технологии, которые способны устранить любую вражескую атаку. Но это будет война не людей, а машин.

 Виталий Кузнецов (подтверждает):

На сегодня мы не готовы выиграть такую войну. Воспитание детей изменилось, дети стали жестокими, и мне кажется, им будет все равно, что творится в этом мире. Но даже в самом плохом и ужасном человеке есть немного советского воина, и просто надо постараться, чтобы вытащить его наружу!!!

 Дарья Шилова (возражает):

Я не думаю, что сейчас Россия смогла бы победить, так как для людей теперь намного важней личное, чем общественное.

 Кирилл Шаповалов (подтверждает):

Кто пойдет сегодня защищать Россию, если половина населения нищие и алкоголики? Выходит, что почти некому!

 Анна Грибанова (вступает):

В Великой Отечественной войне нам поспособствовала Госпожа Удача. Русским вообще всегда везет. Жизнь русского человека начинается с того, что ему повезло родиться в России.

 Марина Саломатина (контраргумент):

По-моему, мы сегодня готовы выиграть войну, потому что Россия сильная, безопасная и у нас на границе стоит охрана — их много, они сильные. Во главе страны у нас стоят сильные лидеры. Путин был в ГДР и знает эту страну изнутри, он очень дипломатичный. И именно поэтому мы выиграем эту войну.

 Всеволод Шипицын (вступает):

Вот вы знаете, почему все мальчишки так любят войны? И Великую Отечественную в частности? Потому что славы хотят. И мы - тоже хотим. Настоящей, геройской, военной славы. Пускай и не нами заслуженной.

С пеной у рта доказывают, что мы-то, мы-то навоевали в разы больше, чем они (хотя сами, наверное, даже в Армии-то не служили)! Даже тогдашние солдаты за землю так не бились, как теперь правнуки за уважение и признание их побед. Как будто это нам медаль полагается. Но зато уж если начнут врагов вспоминать - проявляется поразительная солидарность! Вы вот в Интернете сообщества военной истории не навещали? Какие там комментарии к историческим фотографиям встречаются! Вот, например, на фото - солдат с оторванной ногой. И все единодушно радуются: "Отвоевался, гад!"; "Красота!"; "Так его! Я бы ещё и вторую отгрыз!". И особенно стыдно становится, когда эту беспричинную ненависть к уже давно мёртвым людям выдают за проявление патриотизма. Те-то, кто в войне участвовал, в большинстве своём давно простили тех, с кем сражались полвека назад. И на фоне благородства ветеранов совсем неприлично смотрятся яростные прения между девятнадцатилетними «историками». В них молокососы безо всякого уважения к мёртвым судят людей, быть может, куда более достойных.

Для нынешних внуков и правнуков ветеранов война – это красная тряпка, цирковое представление, насчёт которого надо переживать, кого-то ненавидеть, с кем-то спорить. Хотя нам нужно остыть. Больше не надо рвать чью-то глотку, чтобы защитить близких. Для этого лучше просто рассудить, не переходя на личности, в чём именно люди провинились друг перед другом. Что они такого сделали, чего делать больше нельзя никогда. Ведь пока мы от эмоций не отойдём, то и не поймём, в чём именно была причина всего того, что мы называем Войной.

 Ксения Валиуллина:

В сороковые годы все рано повзрослели, рано стали смелыми, верными, чуткими… Сейчас с этим труднее. Раньше человек, прикрывая грудью спину своего боевого товарища, мог погибнуть, сейчас же люди трусливы настолько, что даже, если им ничто не угрожает, всё равно не помогут человеку, которого грабят или бьют. Лучше пройдут мимо или спрячутся…

 Анна Вильгельм (подхватывает):

Теперь не важно, кто что чувствует и как поступает. Важно — кто что носит, в каком ресторане питается, на чем передвигается и как называется его должность. Сегодня поговорка «на войне все средства хороши» уже не просто поговорка, а повсеместное руководство к действию. Каждый добивается только своего частного меркантильного счастья. У каждого из нас свои принципы, своя идея (если она вообще есть), каждый оценивает жизнь своего тела по курсу самой дорогой валюты, но душа остается банкротом.

Поэтому сегодня мы — страна, в которой избавляются от ветеранов, чтобы нажиться на их наградах. И в какой войне сегодня может победить страна, в которой имеются случаи сожжения людей на вечном огне?

 Максим Триллер (примирительно):

Мы победили, на мой взгляд, именно потому, что в каждом советском человеке было что-то большее, чем человеческая жизнь.  Это вера в добро, справедливость и правду, чувство долга и просто необходимость защищать не только свою жизнь и Родину, но и весь мир от рабства. И пока жива в нас эта вера, живы мы сами.

 Здесь звучит светлая, но грустная песня (или просто музыка). Может быть, «всё, что было не со мной, помню»? На сцену выходят все участники.

 Полина Лексина:

Назойливый солнечный зайчик

Лихо скользит по стене,

Девочка тихо заплачет —

Песня звучит о войне.

 Жизнь пролетела, как стая

Серых степных журавлей,

Девочка тихо заплачет

Глазами бабули моей.

 Сиреневый куст под окошком

Пышным букетом цветет,

Девочка тихо заплачет —

Взгляд на портрет упадёт.

 Веткой помашет сирень, понимая:

Праздник сегодня — Девятое мая.

 

© Литературно-драматургический монтаж Константина Рубинского