Челябинский Камерный театр открывает сезон премьерой петербургского режиссера Алексея Янковского, объединившей Достоевского, Честертона и самые современные искания театральной сцены

В субботу, 29 сентября, спектаклем “Достоевский – Честертон. Парадоксы преступления, или Одинокие всадники Апокалипсиса” по пьесе Клима в постановке питерского режиссера Алексея Янковского Камерный театр Челябинска открывает сезон.

Худрук Камерного театра, заслуженный деятель искусств России Виктория Мещанинова, пригласила Алексея Янковского для того, чтобы определенным образом встряхнуть труппу. Пьеса Клима совершенно нетрадиционна. В ней важны энергия слова, мысли, а не развитие действия как такового. Есть в ней и два шотландца (один из них инспектор), и Раскольников, и Сонечка, и госпожа Мармеладова с мужем, и девушка, мечтающая писать пьесы. Все это объединено одной мыслью, которая, собственно, и есть действие: “Вся наша жизнь – парадокс, который лишь истина, поставленная на голову”.

Эксперимент начался с самого начала работы самым неожиданным для всех образом, поскольку это были не репетиции в привычном их понимании, а сразу: прогоны. В конце прошлого сезона в театре состоялся так называемый общественный просмотр, после которого я задала исполнителям главных ролей и режиссеру вопросы: “Как вы себя ощущали в совершенно новом для вас подходе к репетициям?” и “С чем связан такой ваш режиссерский метод? Почему вы обратились именно к этой пьесе?”

Наталья Жернакова, заслуженная артистка России:

— Янковский нам сразу сказал: выучите текст, будем разговаривать, тогда я возьму на себя ответственность за результат. Он так работал и говорил лишь о том, чего не надо делать, а что можно, об этом не говорил. Что наработаете – все ваше. Работайте, пробуйте, ищите. А в какую сторону: куда хочешь, туда и иди. Это было необычно и трудно. Я себе сказала: то, что умею, все забыть, как с белого листа, как будто я вообще никогда не репетировала, не работала, как в первый раз. Именно с ним я поняла, что если буду оглядываться назад, у меня вообще ничего не выйдет. Мы сидели все вместе, не по сценам, а целиком выслушивали пьесу день за днем. Мне нравится, что он идет от личности актера. У нас есть по две исполнительницы женских ролей, но режиссер никого не причесывал, каждый шел своим путем, он не делал никакого общего рисунка для нас. Говорил, что судьба спектакля будет зависеть только от нас.

Михаил Яковлев, актер:

— Было очень интересно работать. Мы много слышали о режиссере Анатолии Васильеве, например, о каком-то его шаманстве в работе с актерами. Это полностью совпадает с моим представлением о театре. Мы же обманываем публику, как шаманы, но где-то и кусочек правды надо дать. Так этот кусочек мы вытаскиваем из себя. Но для актера, чем дальше от себя уходишь, тем для него задача интереснее, ты как бы узнаешь себя со стороны. А тут новая необычная работа.

Петр Артемьев, актер:

— Сопротивления это не вызывало. Шли прогоны, а это лучшее для того, чтобы просто максимально распределиться по роли. Ты еще ничего не знал, ни к чему не был готов, а идти надо, никуда не денешься. Он нас в это время только чуть-чуть поправлял и говорил, что репетиции начнутся позже, они еще по-настоящему не начались. Я так понимаю, что он смотрел, куда пойдет спектакль, куда нас ведет текст. А пока я пытался выполнить одну-единственную поставленную задачу: пробиться куда-то туда, поставить столб, а уж потом на него намотать основной смысл.

Алексей Янковский, режиссер:

— Я в своей мастерской занимаюсь технологией, и это моя попытка предложить театру свой язык. Я никогда не привожу готовых постановок, выращиваю их на месте и считаю, что любая репетиция должна быть смотрибельна, собрана в целом. Мы читали пьесу ногами, поскольку для того чтобы дойти до окончательной постановки, сначала актеры должны взять текстовой объем. Мое первое условие: актер может задать вопрос только после того, как он выучит текст. Они делали шаг, и я делал шаг. Моя задача была их только направить. Они учились со своего голоса, а не с моего. Человек учится у самого себя. Я им объяснил принцип, они вышли и сыграли. Первый раз человек играет абсолютно правильно. Как в детской игре, есть определенные правила: черное с белым не носить, “да” и “нет” не говорить. Мы договорились о том, что делать нельзя, остальное – можно. Мне интересно, как они ищут, это и есть живой поток. Есть вещи, которые они мне просто открыли в пьесе, изменили на нее мой взгляд. Это и есть творческий процесс. То, что возникло, теперь нужно посадить, вырастить. Режиссура от критики по сути ничем не отличается. Критика состоит в том, чтобы увидеть в маленьком, еще невидимом никем ростке будущую жизнь и помочь театру это вырастить, а не рассуждать и ставить собственные спектакли. Не знаю, как у вас, а в Питере критики радуются, когда у театра что-то не получается.

Я никогда не вижу конечного результата, знаю только первое движение. Если ты его сделаешь правильно, то все остальное должно сложиться, ведь надо оставлять место и для Бога. Знаете, что такое гениальное в спектакле? Это когда режиссер просчитывает все, а на премьере случается казус. И все говорят: гениально. А режиссер этого не планировал. Вот тут и проявилось божественное. Говорят: хотите узнать, где Бог? Назовите все предметы вокруг, а что не назовете, окажется живым.

В нашей работе была еще и попытка создать нужную атмосферу. Атмосфера – это одно из названий Бога в древнеиндийской культуре. В театре – это то, что возникает в зале в результате правильных действий артиста, то, что зритель видит за его спиной и соединяет с собой, с тем зрителем, который в нем сидит, с тем ребенком, в котором еще не убита мечта. Божественный ребенок – это тот, который сидит в нас. И как только он умирает, мы стареем и тоже умираем.

В этой пьесе есть о чем подумать: о мотивах наших поступков в жизни, пути, который может привести к “идее своего права убить, чтобы тем самым умножить добродетель”, или к тому, что убил, ибо “просто болит и все”; о прощении, вере, мечте, надежде. “Надежды нет, какая вера. А раз нет надежды, нет и мечты. А вера – это и есть мечта. Никто ведь о злом не мечтает”. Но если меня на злое толкают? Хорошо, что у нас, в отличие от молодого поколения, есть царь в голове. Ведь что такое правильное государство – это гармоничное соотношение материи и духа. Общество сейчас абсолютно бездуховно, в нем деньги стали смыслом жизни, чего, в общем, быть не может, по крайней мере, не должно быть.

Театр требует времени, которого сейчас ни у кого нет, все занимаются поиском денег, чтобы выжить. Но жить и выживать – это разные вещи. Государство должно заботиться о том, чтобы люди в этом государстве жили, а не выживали, не ставить их в рабские условия. Спросите у людей: хотят они так жить или нет? А с молодежью можно сделать все что угодно, они хотели бы знать смысл собственной жизни, а государство не вкладывает в них мечту. А мне торопиться некуда, я на месте, я подожду всех остальных здесь, в театре. Всех денег не заработаешь, а если заработаешь, отнимут. Священник же не закрывает церковь и не кричит: почему никто не пришел, сейчас же праздник? Он служит, он молится за нас. Зритель, пусть даже один, который сидит в зале – это же часть мира.

Театр по большому счету ничему не учит, он только напоминает людям о простых истинах и ставит вопросы, заставляет людей задуматься. Они будут выходить со спектакля, потом месяц пройдет, они снова придут и снова задумаются. Человек задумывается и потом решает, совершить какой-то поступок или нет. Так что режиссура, по-моему, очень нравственное и ответственное занятие. Как Арто сказал: хотите сделать великое, сделайте малое. Я делаю по своим силам.

В финале нашего разговора Алексей Янковский сказал: “Что из всего этого получится – не знаю”. 29 сентября то, что получилось, смогут оценить первые зрители новой премьеры Камерного театра.

Алексей Янковский начинал карьеру режиссера с Театра сатиры на Васильевском острове. Затем было сотрудничество с театром “Особняк”. И наконец, открытие собственной мастерской, получившей наименование “АСБ” – по аналогии со спектаклем “Активная сторона бесконечности”, поставленным Янковским по пьесе Клима (Владимир Клименко) для артиста Александра Лыкова. На фестивале современной пьесы “Новая драма” в 2002 году спектакль получил два приза – “За лучшую режиссуру” и “За лучшую мужскую роль”. А актриса Мария Долганева, с которой Янковский сделал спектакль “Падший ангел”, была признана лучшей на фестивале “Сибирский транзит”. С московской актрисой Оксаной Мысиной, по ее заказу, Янковский сделал спектакль по пьесе Клима “Девочка и спички”, который целиком идет в темноте. Спектакль режиссера "Кабаре “Бухенвальд” был одним из самых интересных событий фестиваля “Камерата-2006”, а актриса Татьяна Бондарева за работу в нем получила приз фестиваля “За лучшую женскую роль”.