В юности он собирался исправлять людей "хирургическим путем". Но пришел после армии в психиатрическую больницу - санитаром, и там открылась ему такая бездна человеческого страдания, что поговорку “от сумы и от тюрьмы не зарекайся” захотелось продолжить – “от дурдома тоже не зарекайся”.

Работал на заводе стропальщиком пятого разряда, получил квартиру. Собирался поступать в мединститут. Но мама сказала: "Миша, ты в мединститут собрался, а книжки-то у тебя все – о театре! Мы видим, что ни химию, ни физику ты не учишь…" И поехал Миша в Новосибирское театральное училище. Было ему двадцать семь лет. В Челябинске его ждали жена и сын.

 … Притча о рождении Христа на сцене Челябинского государственного камерного театра (режиссер – Юрий Калугин) – детский утренник. По окончании спектакля я увидела в зрительном зале молодую женщину, которая плакала вместе со своей дочкой. Это были слезы потрясения… 

Как известно из библейской мифологии, будущий Спаситель человечества родился в хлеву, устроенном в пещере, ибо «не было для Иосифа и Марии места в гостинице». Сам по себе этот сюжет о рождении младенца Иисуса под Вифлеемской звездой, собственно, и должен вызывать потрясение. Но как добиться этого в театре, на детском утреннике?

По чудесному замыслу автора пьесы Михаила Бартеньева, рождественскую историю рассказывают… животные. Для Осла (артист Влад Зеленов) и Быка (артист Михаил Яковлев) путешествие с хозяевами в Вифлеем – это не только их работа, служение, но и повод… задуматься о смысле жизни. Осел тянет повозку, Бык несет поклажу – казалось бы, все, как всегда. Но животные чувствуют, что должно произойти некое событие…

Талант Осла – в его длинных ушах, он как чуткий сторож вслушивается в звуки окружающего мира, предупреждая о грядущей опасности. Талант Быка – связывать все со всем, во всем находить смысл.

-  Я так думаю, - с какой-то наивной торжественностью заключает Бык очередную свою «мысль».

Все эти «мысли» напрямую обращены к маленьким зрителям, именно Бык – основной рассказчик. В то время как Осел решает различные бытовые проблемы, в том числе и спасения собственной шкуры, Бык рефлексирует и готовится к совершению главного в своей жизни поступка.

Рождение младенца приводит его в состояние глубочайшего умиления, Бык… перестает есть. С каждой минутой он теряет силы, у него не хватает слов, чтобы выразить переживаемое им чувство, и отказ от еды для него – это духовный акт, единственно возможный жест, «послание» миру. На языке притчи это – и воспоминание о  языческих жертвенных животных, и предвестье будущего рождественского поста.

Бык умирает, но в небе вспыхивает созвездие его имени…

"Бык, Осел и Звезда" в репертуаре Камерного театра обрел свое особое звучание благодаря точному и тонкому исполнению Михаилом Яковлевым роли Быка.

Артист начинал свою карьеру в Камерном театре после окончания Новосибирского театрального училища ролью Друга в спектакле «Археология» по пьесе А. Шипенко. В то время группа актеров ТЮЗа, предводительствуемая Евгением Фалевичем, покинула родной театр, протестуя против его "продажности", превращения "храма" в производство.

 "Мы хотим, - писали актеры, - иметь небольшую камерную аудиторию своих зрителей, таких же неудовлетворенных, беспокойных, ищущих, как и мы. Именно поэтому мы и назвали свой театр Камерным, а не от того, что в своих спектаклях хотим изображать интимные чувства или замкнутый внутренний человеческий мир".

Этот поразительный пример самоцензуры передает аромат времени: ведь именно этого и хотели - переживать и исследовать интимные чувства персонажей, раскрывая перед чутким зрителем их внутренний мир! Но даже в подкупающей своей искренностью листовке не могли себе позволить в этом признаться...

Спектакль «Археология» был хорошо принят публикой и профессионалами, а Михаил Яковлев легко вписался в молодую труппу как исполнитель ролей второго плана. Предстояло играть Друга, Соседа, Прохожего, Гостя, а там и дядю Мишу какого-нибудь…

Играл. Достоверно. Убедительно. Зрителям запоминался: "А этот, как его, помнишь? Я, говорит, вам…"

Десять лет назад Михаил Яковлев окончил институт культуры, в качестве дипломной работы поставил спектакль "Я не могу любить, я не умею…" по Л. Петрушевской (режиссер-постановщик - главный режиссер театра В. Мещанинова). Спектакль оказался долгожителем, он до сих пор сохраняется в репертуаре, но продолжения режиссерской судьбы не последовало.

И вот в последние три-четыре сезона Яковлев из исполнителя ролей второго плана как-то незаметно и естественно превратился в ведущего артиста, "лицо" Камерного театра. Такая "поздняя любовь" театра к своему артисту - маленькое торжество справедливости, а это в жизни, тем более актерской, случается далеко не со всеми. Так сказать, награда нашла героя. Искренне радуюсь за артиста. И в тоже время понимаю, что такой артист, как Яковлев, хорош тогда, когда рядом с ним, против него играет другой - чуть более сильный, более яркий. Яковлев не должен быть монологичен, не должен солировать. В паре против сильного антагониста - вот где его место.

 В гоголевских «Игроках» он блестяще сыграл Утешительного. Происшествие, случившееся в одной "надувательской стране", интересно режиссеру Сергею Федотову не своим социальным смыслом, а именно механизмом - как, что и почему. И потому зрители с неослабным вниманием следят за тем, как актеры со всею страстью проживают предписанные автором события. Утешительный Михаила Яковлева играет при этом ведущую партию. Этакий мошенник с невинной миной рубахи-парня, якобы готовый последнее отдать за ближнего своего... Швохнев (артист Олег Барышев) - мрачный тип в мешковатом малиновом пиджаке с закатанными рукавами и Кругель (Влад Зеленов) - высокий человек с лысым черепом и негнущейся ногой, в этой игре на восемьдесят тысяч они сохраняют завидное спокойствие. И только стычки, время от времени случающиеся между ними - за лучшее место у стола, например, - выдают их тщательно скрываемый животный азарт. Потому что не на восемьдесят тысяч идет игра, а на выживание. Или пан, или...

Когда предводительствуемая Утешительным шайка "открывается" перед Ихаревым, тот с такой искренностью кидается в их объятия! Он видит в них людей одной веры, одних убеждений. Как в омут, бросается он в предложенную ими игру. Шулер в России - больше, чем шулер. Это диагноз и состояние души одновременно. Это поэт, вдохновленный национальной идеей объегорить ближнего..

В спектакле «Волки и овцы» по пьесе А. Островского, поставленном главным режиссером театра Викторией Мещаниновой, Михаил Яковлев сыграл Лыняева. В этом персонаже, одетом в летний парусиновый костюм и шляпу, а к груди прижимающем неизменный саквояж, чувствуется перекличка с сатирическими образами М. Зощенко и М. Булгакова.

Самой неожиданной (в том числе и для него самого) стала для актера роль Ильи Ильича Обломова в спектакле, поставленном Владимиром Берзиным. Сейчас, по прошествии некоторого времени со дня премьеры, мне представляется, что трудность - очень часто непреодилимая - для зрительского восприятия этого спектакля, увы, заложена самим режиссером. Этакая мина замедленного действия: все медлит, медлит, да так и не взрывается. Или фига в кармане, которую решили не демонстрировать широкой публике (может, потому, что ее в кармане не было). То есть зрителя приглашают сыграть в какую-то игру, правила которой не объявляются. Подразумевается, что все их и так знают. Однако, можно даже не задействовать пальцы на ногах, чтобы этих "всех" сосчитать. Какое-то "мы знаем, что вы знаете, что они не знают…" Но дело вообще не в этом. Спектакль выстроен на вершину пирамиды - Яковлева. Он там стоит, не падает. У меня вызывает уважение его стойкость. Все остальные - хор. А это - скучно. Прекрасному, щедрому артисту что Яковлеву без антагониста - невмоготу. Зрителю - тоже. Вот только жюри это понравилось. На восьмом фестивале «Камерата» роль Обломова в исполнении Михаила Яковлева была признана лучшей мужской ролью.

Сам актер полагает, что каким он был, таким он и остался. Это так и в то же время не так. Вспоминает о том, как собирался переделывать людей, исправлять "хирургическим путем" - с улыбкой. Если кто-то после спектакля о чем-то задумался - уже хорошо.

-   В чем суть профессии? - спрашиваю.

-  Я должен втиснуться в чужой замысел, - отвечает. - Репетиционный период уходит на то, чтобы забраться в фанерный каркас, придуманный автором, режиссером, художником… А потом я из этого фанерного каркаса выглядываю, и начинаю двигаться, осваивать его, ведь эта фанера должна стать живой, как будто бы на мне – вторая кожа.

 Недавно после “Простой истории” подошла к нему зрительница: “Спасибо вам! Хоть в театре на мужика посмотреть…”