г                         

Бернард Шоу, известный своим ост­роумием, неоднократно участвовал в литературных и окололитературных, а также салонных спорах, и герои его пьес следуют примеру автора. Диалог, дискуссия, столкновение различных то­чек зрения — вот что всегда находит зритель в драматургии великого ир­ландца. И эту особенность пьес Шоу весьма ощущает зритель новой поста­новки Челябинского Камерного театра — спектакля «Пигмалион».

История спектакля такова: пригла­шенный из Мюнстера режиссер Георг Кель выбирает дтя постановки самую известную английскую комедию нового времени, однако трактовка текста ста­вит труппу в весьма сложное положе­ние: не слишком соглашаясь с режиссе­ром-гостем, ансамбль и не слишком воз­ражает — из соображений гостеприим­ства, вероятно. Результатом этого внут­реннего спора стала премьера, сыгран­ная 1 апреля и достаточно тепло встре­ченная челябинской публикой. Некото­рая напряженность и скованность чув­ствовалась в том, как точно и аккуратно работали актеры, связывая одно с дру­гим звенья режиссерских « ходов». Спек­такль был добротным европейским зре­лищем с прекрасной Элизой (Е. Рыжан-кова) и великолепной миссис Хиггинс (А. Готовиева). Игра Ю. Мешкова (Хиг­гинс), Н. Седова (Пикеринг) и В. Ногдасева (Альфред Дулитл) также смотре­лась весьма достойно.

Однако то же самое произведение предстало через десять дней в несколь­ко иной редакции — как будто статуя Галатеи, созданная немецким Пигма­лионом, ожила и весьма своенравно под стать самостоятельной барышне Элизе Дулитл повела себя. Вроде бы все оста­лось прежним: и теплый прием зрите­лей, и хорошая работа Елены Рыжанковой, и общая интонация спектакля, ко­торый не дает решения проблемы, воз­никшей между Элизой и Хиггинсом: возможны ли не связанные условностя­ми отношения между мужчиной и жен­щиной, весьма привязанных друг к другу? Однако в новой редакции побе­дителем в споре явно выходит Элиза, которая обрела чувство собственного достоинства и прочие необходимые для личности качества. Хиггинс же, оце­нивший все это, но не сделавший ника­ких выводов для своего поведения, вы­глядит весьма самоуверенным типом, упустившим «свой шедевр».

Спектакль стал более динамичным и коротким, однако несколько утратил ев­ропейское изящество первоисточника. Мне, например, очень жалко было неко­торых «зонговых» номеров и живого зву­чания фортепиано, исключенных из но­вого варианта... Впрочем, вероятнее всего, история созданной Келем и Ка­мерным Галатеи не закончена, и мы по­лучили новый живой спектакль, кото­рый будет менять свои черты от пред­ставления к представлению, — что само по себе может быть весьма интересно.