А. Блок. «Балаганчик».

Челябинский камерный театр.

Режиссер и хореограф Лариса Александрова,

художник Сергей Александров,

композитор Александр Пантыкин

...Все уже было, конечно. Под «всем» подразумеваю постановку блоковского «Балаганчика» в Театре Веры Федо­ровны Комиссаржевской на исходе 1906 года. «...Открылся особенный дар Мейерхольда: его способность строить режиссерскую партитуру на музыке», — писал Константин Рудницкий. Музы­ку (или, как говорил сам композитор, «музычку с ядом») написал тогда Миха­ил Кузмин. Вместе с ним и художником Николаем Сапуновым режиссер и актер Всеволод Мейерхольд (в том «Балаганчике» он играл Пьеро навсегда утвердили как непреложную истину то, что пьеса поэта, в которой влюбленные «исчезают в вих­ре плащей», а персонаж — «весь как язык черного пламени», немыслима вне стихии музыки и пластики. После той премьеры Блок посвятил «Балаганчик» Всеволоду Мейерхольду.

 Чуть позже Мейерхольда (лет так на девяносто) в Челябинске Виктор Плотников, мастер-кукольник художник, режиссер и актер, в общем, человек-театр, поставил в собственном авторском и магическом те­атре «Белый козел» пятнадцатиминутную фантазию на тему «Балаганчика». Растерянная марионетка по­эта Пьеро в нем блуждала по петербургским двора-колодцам, узким лестницам и тусклым комнатам, ко­торые все разместились в монструозном духовом ин­струменте (тубе). Художник разъял музыку и создал город, образ блоковского Петербурга. Но собствевенно музыка тоже была: не выпуская из рук марионет­ку, Плотников пел романсы петербургского компо­зитора Татьяны Алешиной на стихи из «Балаганчика». «Я стоял меж двумя фонарями...» — до сих пор помню эту мелодию.

 Так что все было, но каждый режиссер, берущий­ся за «Балаганчик» Александра Блока, проходит свой путь. В Челябинском камерном театре его про­шла Лариса Александрова, чья театральная карье­ра, начинавшаяся с легкомысленной профессии тан

цовщивщицы соntentporari daапсе, была продолжена се­рьезными хореографическими, театроведческими л режиссерскими штудиями. Не хватает только диплома драматурга. К нему, кстати, близок компози­тор спектакля Александр Пантыкин, одолевающий магистратуру под руководством Натальи Скороход. Кто из них в большей степени драматург спектакля, программка умалчивает (думается, все же режиссер-хореограф), но то, что у Блока в этом спектакле есть соавтор, совершенно очевидно.

Во-первых, Автор и Пьеро, два разных персонажа т Блока, в спектакле объединены в одного. И это такой глобальный герой, здесь все про него, все осталь­ные персонажи спектакля, все эти «беспутные театральные отродья» (опять цитата из Рудницкого) -его фантазии и фантомы, порождения авторского своеволия, персонажи-мучители, иногда обретающие гибельную для автора свободу (этакие персонажи-террористы в поисках автора, причем цель поисков иногда — самая вульгарная месть куклы, взбунтовав­шейся против своего Карабаса-Барабаса, месть слад­кая и бессмысленная). Драму Автора, чьи персонажи ускользают из-под его власти, как и драму отвергну­той любви Пьеро, играет Дмитрий Олейников. Лично для меня это открытие актера, которого вообще-то вижу на сцене не в первый раз. Но особая нервность, непрерывность и страстность внутренней жизни (притом, что внешне его персонаж, пожалуй, самый статичный в спектакле), одухотворенность жестов. бесконечных рук, глубина потерянного взгляда, ро­бость и боль интонации... Ничего подобного Олей­ников раньше не играл. Его высокая, гибкая (так и хо­чется сказать — длинная) фигура становится той теа­тральной вертикалью, вокруг которой выстраивается все пространство спектакля.

И еще о драматургии этого «Балаганчика». Соб­ственно пьесы Блока ведь хватает минут на трид­цать-сорок сценического действия (даже с танцами). Спектакль Камерного театра идет полтора часа. Ни­какой отсебятины: только «дополнительный» Блок, изысканный авторами постановки в его поэзии, эссеистике и дневниках. К примеру, другой «Балаган­чик» — стихотворение, написанное чуть раньше пье­сы и нередко привлекающее внимание композиторов («смотрят девочка и мальчик на дам, королев и чер­тей...»). Это лейттема спектакля, персонажи в ши­тых пестро лохмотьях распевают про адскую свиту и клюквенный сок каждые десять-пятнадцать минут, то появляясь из театрального подземелья, то выва­ливаясь из окон. По делу? Вполне. Или известное (в том числе по радиозаписи Алисы Коонен) стихотво­рение «Я в дольний мир вошла, как в ложу...». Еле­на Евлаш (ее персонаж называется Актрисой) испол­няет его как грандиозную и несколько претенциоз­ную арию оперной примадонны, из-под ее огромной (половина сцены) алой юбки, как черти из табакерки, выскакивают злобные и взбунтовавшиеся театраль­ные демоны, от которых получает пощечины Автор-Пьеро. Эффектно? Вполне. Подобных своевольных фантазий-дополнений в спектакле рассыпано мно­жество, есть большая, вполне бытовая и по-своему обаятельная зарисовка из жизни театрального закулисья: не мистики и влюбленные, не Арлекин и Ко­ломбина, не Паяц и Танцовщица, а просто актеры ба­лагурят, шутят (иногда зло), берут в руки саксофон, скрипку, баян, бас-балалайку, литавры, превращая паузу отдыха в почти джазовый сейшн.

Немного тоскуешь на фоне всего этого по кри­стальной ясности и внятности «необогащенного» блоковского текста (ведь еще слова одних персона­жей переходят к другим, Арлекин вдруг начинает го­ворить, точнее, петь стихами Пьеро). Но у спектакля своя логика: визуальная, музыкальная, пластическая. О визуальном. Художник Сергей Александров созда­ет пространство очень современное и поразительно многозначное. Честно говоря, от многих ассоциаций ежишься. Стильный серо-серебристый предбанник туалета крутого ночного клуба, где брутальный Ар­лекин (первый красавец труппы Петр Артемьев) устраивает разборку с Пьеро, а потом отмывает под краном руки от крови? Современный морг (или кри­миналистическая лаборатория), где тела хранятся в стенах в особых нишах-ящиках, неожиданно вы­двигаясь на свет божий? Или все-таки закулисье, из­нанка модернового театрального здания, где вешал­ки на колесах перевозят костюмы и куда приходят люди из-за кулис? Во всяком случае, никакой тебе праздничной театральности (кроме ярких лохмотьев в костюмах), современные Пьеро, Арлекин и Колом­бина (Татьяна Кучурина подчеркивает прежде всего кукольную, безвольную природу своей героини) жи­вут в мире безжалостного света и агрессивного, бес­человечного пространства. И даже когда стены это­го пространства раздвигаются, являя петербургскую панораму, теплее не становится (Петербург и тепло­та вообще как-то не очень совмещаются).

В музыке Александра Пантыкина (она звучит практически непрерывно) тоже нет сладких мелодий. Это музыка беспокойства и дисгармонии, тревоги. Как и сценография, чрезвычайно чрезвычайно современная и создающая немало проблем поющим актерам. Это тот случай, когда не выручит так называемое актерское пение («что не допою. то доиграю»), требуется именно во­кальный профессионализм, изощренность и виртуозность. Не могу пока обнаружить их ни у одного из участников спектакля.

Пластическая сторона гора сильнее. Хореограф Лариса Александрова — мастер современного танца (особый успех снискала ее рабо­та с труппой пермского Театра Евгения Панфилова. Пластическая партитура ее «Балаганчика», причуд­ливые, перетекающие сплетения тел живописны и самодостаточности, но еще и, без сомнений, испол­нены смысла. Но объяснять словами смыслы танца я оставлю на долю балетных критиков.

...Еще одна цитата из Константина Рудницкого «Раскланиваясь, Мейерхольд вглядывался в бушую­щий зал. В проходе партера он заметил почтенную старушку. Ее седые букли растрепались. Согнувшись, она изо всех сил дула в ключ, и ее пронзительный свист резал уши. Белый Пьеро соскочил со сцены, подбежал к старой даме, низко поклонился и про­тянул ей красную гвоздику. Та машинально сунула цветок в сумку и снова оглушительно засвиста­ла». На премьере «Балаганчика» в Челябинском ка­мерном «свистала» разве что совсем юная публика (у нее это, как известно, проявление восторга). Вообще же за последние два десятилетия Камерный и его ху­дожественный руководитель Виктория Мещанинова приучили свою публику (отличную, причем в луч­шую сторону, от публики других челябинских теа­тров) ждать от премьер того, что все-таки имеет от­ношение не к досугу, а к искусству. То есть открытий. И вот — вновь открыт «Балаганчик».